В основном погрузка прошла хорошо. Правда, у немцев хмурый и злобный вид, так как они не верили, что их отправляют не в Сибирь, потому что все они работали для немецкой армии Гитлера, которая нанесла громадный ущерб СССР.

Правда, и в этом деле не обошлось без смеха. Некоторые немцы для того, чтобы избавиться от своих жен, брали подруг и записывали их на свою фамилию[368].

В Москве от своих ребят узнал, что этот подлый Абакумов решил свести со мной счеты, став министром госбезопасности СССР, арестовал маршала авиации Новикова* А. А. и выдавил из него на меня показания, что мы с Жуковым в близких отношениях и оба заговорщики против Сталина. Вот ведь какой мерзавец! Пришлось обратиться за помощью к т. Сталину[369].

В письме, которое я послал в сентябре, написал: «Совет Министров Союза СССР — тов. Сталину И. В.

Считаю необходимым доложить Вам, т. Сталин, о непартийном отношении ко мне Абакумова, который на протяжении всей войны на всяких мелочах пытался меня скомпрометировать, но я не обращал внимания, так как в тот период у него были ограниченные возможности к этому. В настоящее время эти возможности во много раз увеличились, и я счел необходимым обратиться к вам за помощью».

Далее я привожу факты о том, что Абакумов под предлогом технической неграмотности моего экипажа самолета и якобы психически ненормального летчика Панькина* хотел подсадить своих людей, чтобы разрабатывали меня о Жукове Г. К. и моих взаимоотношениях с ним.

Я так писал: «Т. Сталин, мы с Жуковым были в нормальных деловых отношениях, какие требовались во время войны и после, в период работы по линии СВАГ. Т. Жуков всегда говорил, что получает указания только от хозяина (он Вас так, т. Сталин, называет), что его предложения утвердил хозяин и дал указания и т. д.».

И далее: «Я не думаю, что т. Жуков мог решиться на какие-либо действия вразрез политики нашего государства».

Это я писал в то время, когда Жуков был уже скомпрометирован тем же Абакумовым и иже с ним и командовал Одесским военным округом.

Закончил письмо так: «Мне очень обидно, т. Сталин, когда Абакумов незаслуженно меня оскорбляет. Я стараюсь работать без оглядки и добиваюсь выполнения возложенной на меня работы, невзирая ни на что. Я знаю, что если в ходе работы ошибусь, то меня направят. Поэтому прошу Вас, т. Сталин, оградить меня от оскорбительного преследования Абакумова. Со своей стороны заверяю, что любое задание Партии и Правительства для меня является законом моей жизни. Сентябрь 1946 г. Берлин».

В последующем я несколько раз был у т. Сталина, но по поводу моей записки вопроса пока не возникало[370].

Ну, жизнь в Германии идет нормально. С Ульбрихтом приходится возиться, как с маленьким. Придет со своей женой-переводчицей, сядут в приемной и ждут очереди. А когда войдет в кабинет, то поставит один-два вопроса, а затем начинает мелочи выкладывать: то его бензином не заправляют, то прикрепленный офицер не подходит, просит заменить, то помещения нет и т. д.

Я каждый раз сердился и говорил ему, что «вы тут хозяин, действуйте, а мы поддержим. А вы все ходите вокруг да около и хотите, чтобы мы за вас делали». Он после моей тирады сразу переставал понимать по-русски и, обращаясь к жене (она уже теперь не переводчица), стал спрашивать: «Вас, вас?» («Что, что?»). Ну, потом, когда она перевела, он заулыбался, стал благодарить, и мы мирно расходились.

Я-то все время считал, что т. Пик будет активно работать, мне кажется, он более эрудирован, да мне и т. Сталин так сказал, чтобы он за главного там был. А оказалось, что т. Пик болеет и практически мало работает.

А откровенно говоря, пока что не нравятся мне немцы, из числа руководителей провинций, трудно из них сделать настоящих демократов. Как ни бьемся, а они на нас смотрят волками. Особенно когда видят, как мы вывозим технику, оборудование, демонтируем заводы и т. д. А что они думали, у нас пол-Союза немцы разграбили, сожгли и вывезли, а мы тут на них будем любоваться?

Потом они намекают, что на Западе ничего не вывозят, так как не понимают, что у американцев и англичан они ничего не повредили.

Наступил 1947 год. «Что день грядущий мне готовит?»

Обстановка в Германии начинает стабилизироваться. Пускают новые предприятия, мы жмем на немцев, они стараются, но мне думается, мы допускаем и большую ошибку. О ней я говорил тов. Соколовскому.

Наши советники, инженеры и специалисты, желая выслужиться перед своим наркоматом, вносят предложение, что мы, т. е. немецкие предприятия, где они сидят, можем выполнить больший план по репарациям. Министры говорят: «Давай».