«Да уж, – подумал я, – Венегас это ловко придумал: создал знамена Пресвятой Девы Ремедиосской в подражание и противовес нашим, с изображением Пресвятой Девы Гваделупской. Таким образом, когда обе армии сойдутся на поле битвы, каждая из них будет надеяться на помощь Богоматери».

Альенде встал и заговорил:

– Каждый день нашего промедления дает вице-королю дополнительную возможность усилить оборону. Мы должны обрушиться на противника прямо с марша, не дав ему опомниться. Как известно, Венегас разослал депеши командирам всех имеющихся в колонии частей и формирований, призывая их выступить ему на подмогу, и нам не стоит ждать прибытия этих войск. Едва лишь горожане увидят, что на них движутся десятки тысяч индейцев, как поднимется паника. Тысячи людей обратятся в бегство. Если мы пойдем в наступление сейчас, то враг просто не сможет устоять под напором, но если станем медлить, сюда подтянутся те, кто откликнется на призыв вице-короля, и они запросто смогут нанести удар нам в тыл.

Креольские офицеры одобрительно загомонили: речь Альенде пришлась им по душе.

Затем слово взял падре Идальго. Он говорил медленно, переводя взгляд с одного генерала на другого.

– Я много размышлял на эту тему, ибо нам предстоит принять весьма непростое решение. Мы одолели вице-короля в горах, но здесь, в городе, нам будут противостоять куда большие силы. И мы все знаем, что на выручку столице движутся другие королевские войска. Между тем мы понесли большие потери в битве за горный перевал, я уж не говорю о массовом дезертирстве. Наши люди устали, они плохо вооружены и оснащены. По моему разумению, следует перво-наперво улучшить боеспособность нашей армии. Мы нуждаемся в новых пушках и другом оружии, в пополнении запасов пороха, пуль и ядер.

– Что-то я не пойму, к чему вы клоните, Мигель? – перебил его Альенде. – Неужели вы считаете, что нам нужно потратить здесь, в Гуанахуато, больше времени на подготовку? Но... – Он не договорил, ибо падре энергично потряс головой:

– Нет, здесь мы слишком уязвимы для войск вице-короля. Я решил отвести наши силы для перегруппировки в Бахио.

Заявление падре было подобно взрыву. Офицеры вскочили на ноги, у некоторых от возмущения перехватило дыхание. Я на всякий случай положил руку на рукоять шпаги. Альенде, ошеломленный не меньше прочих, пробормотал проклятие. Но Идальго и глазом не моргнул.

– За короткое время мы преодолели огромное расстояние. Вначале у нас была всего сотня человек, сейчас я веду десятки тысяч. Не будь с нами Божьего благословения, мы не достигли бы таких успехов. Мало того, революция побеждает не только там, где проходит наша армия. На севере, в Сакатекасе и Сан-Луис-Потоси, на западе в Акапулько, в дюжине других мест – повсюду народ поднимается против гнета гачупинос.

– Это правда, – подтвердил Альенде, – но мы можем одержать окончательную победу, захватив прямо сейчас Мехико.

– Мы не готовы сражаться с вражеской армией в столице, которая велика по площади и хорошо укреплена.

– Мы должны сразиться! – с нажимом произнес Альенде. – Иначе зачем мы, зачем вы, Мигель, вообще все это затеяли?

– Не стоит опережать события. Мы временно отойдем в Бахио, перегруппируемся там, пополним запасы продовольствия и вооружения и затем снова начнем наступление.

– Это было бы страшной ошибкой... – попытался возразить Альенде.

Падре энергично покачал головой:

– Я уже все решил. Утром мы повернем армию на север.

– Но это безумие!

Альенде с трудом сдерживал обуревавшие его чувства, и в какой-то момент мне показалось, что он готов броситься на падре. Я взялся за рукоять шпаги, слегка потянув ее из ножен. Марина, стоявшая напротив, полезла за пазуху: если Альенде устремится на падре, она кинется на него с кинжалом.

Я, однако, сомневался, что Марина сумеет остановить Альенде, если тот метнется к священнику: уж очень быстр и силен был генерал. Моя левая рука потянулась к пистолету, а правая уже лежала на рукояти шпаги. Альенде, как самого опасного, следовало уложить с одного выстрела, постаравшись одновременно с этим нанести Альдаме удар клинком.

Неожиданно Альенде повернулся на каблуках и с лицом, буквально перекосившимся от ярости, вылетел из комнаты. В помещении воцарилась тягостная тишина. Офицеры выжидательно смотрели на меня, а я – на них. Неожиданно до меня дошло, что за дверью собрались индейцы vaqueros: я поймал взгляд Марины, и она кивнула. Ну до чего же сообразительная женщина. Родись она мужчиной, наверняка стала бы генералом.

Нарушил молчание Альдама. Он говорил медленно, стараясь не давать волю чувствам:

– Падре, вы наш вождь. Мы все ценим ваши советы и уважаем вашу мудрость, но это сугубо военный вопрос. Поэтому мы вынуждены почтительно настаивать на том, чтобы в данном случае нашему мнению, основанному на боевом опыте, было отдано предпочтение. Мы уже приблизились к городу на расстояние, позволяющее нанести удар, а когда наша армия вступит в предместья, она возрастет вдвое...

– Прошу прощения, – перебил его Идальго. – Я свое решение принял. Уведомляю вас, господа офицеры, и поручаю вам довести до сведения всех бойцов приказ: завтра на рассвете мы выступаем на север. Разговор окончен.

Офицеры начали расходиться: на их лицах читались гнев, разочарование, даже отчаяние. Лишь когда все удалились, стало видно, каких усилий стоило все это падре: он выглядел так, словно вот-вот лишится чувств. Марина бросилась к нему, а я вышел наружу, на тот случай, если кто-нибудь из офицеров вдруг надумает вернуться с обнаженным клинком.

– Держитесь начеку, – велел я собравшимся у входа vaqueros.

Марина вышла следом за мной и быстро заговорила на своем языке с одним из индейцев. Она подозревала, что испанцы вполне могут вернуться с вооруженным отрядом и заключить падре под стражу, но я возразил, что Альенде и братья Альдама – люди чести и никогда на это не пойдут.

– Если они и решат выступить против падре, то сделают это открыто, лицом к лицу, а не станут подло наносить удар в спину.

– Мое дело защищать падре от любой угрозы, – ответила Марина. – Ты же сам говорил, возможен заговор с целью его убийства. А после сегодняшнего совещания и вовсе можно ожидать чего угодно.

– Ничуть в этом не сомневаюсь: достаточно вспомнить, какие лица были у уходивших офицеров. И их можно понять. Присоединившись к повстанцам, они рискнули всем: состоянием, репутацией, жизнями своих близких и своими собственными. Единственное, что способно спасти их от мстительной ярости гачупинос, это победа в войне и разрушение цитадели испанской власти. Креольские офицеры рассчитывают, используя огромное численное превосходство, с ходу захватить Мехико. И вот, когда от столицы нас отделяет лишь несколько часов, они вдруг узнают, что марш-бросок отменяется, вместо этого им предстоит долгое и трудное возвращение в Бахио, а война затягивается неизвестно насколько.

– Эти твои офицеры, – сказала Марина, – видят в революции способ свергнуть иго испанцев, утопив их в крови, но, заметь, в крови ацтеков, а вовсе не креолов. Они смотрят на восстание со своей колокольни и не способны понять падре, который воспринимает все происходящее не как военный, а просто как человек. Он не желает во имя победы напрасно губить людей, ради которых эта революция и затевалась.