указанных в еврейском законе, и от удаления вследствие этого от общения и должностей, не являются собственно наказаниями, хотя в силу некоторого сходства и при злоупотреблении словами называются этим именем.

2. Однако между деяниями, которые сама природа объявляет дозволенными и не противоречащими справедливости, есть и такое, что если кто совершит злодеяние, то должен терпеть страдание, что философы называют древнейшим или Радаманитовым законом, как мы уже сказали в другом месте. То же имеет в виду изречение Плутарха в книге «Об изгнании»: «Справедливость есть спутница Бога, отмстительница тем, кто преступает божественный закон; чем мы, все люди, пользуемся по природе против людей как граждан». А Платон сказал: «Никто из богов и людей не утверждал, чтобы творящий несправедливость не смывал ее наказанием»[845]. И Гиеракс определял справедливость как нечто возвышеннейшее: «Наказание есть взыскание с тех, кто сначала причинил вред». Гиерокл говорит: «Зло есть лекарство от зла». Лактанцию принадлежит следующее высказывание: «В немалое заблуждение впадают те, кто человеческое или божественное порицание оскверняет именем злобы и суровости, полагая, что название злодея приличествует тем, кто поражает наказанием причиняющих вред» («О гневе Господнем» гл. 17)[846].

3. Сказанное нами о наказании в собственном смысле слова, а именно – что оно есть воздаяние за преступление, отмечено также Августином в словах: «Всякое наказание, поскольку оно справедливо, есть возмездие за преступление». Это относится также к наказаниям, ниспосылаемым Богом, хотя вследствие человеческого невежества нередко, по словам того же автора, «не явна вина там, где явно наказание».

II. О том, что наказание преследует цель исполнительной справедливости, и о том, каким образом это происходит

1. Но по вопросу о том, относится ли наказание к распределительной или к исполнительной справедливости, существуют разногласия. Одни на том основании, что совершившие более тяжкие преступления несут и более тяжкое наказание, а совершившие менее тяжкое преступление несут более легкое наказание, и что наказание налагается как бы целым на его часть, относят наказания к распределительной справедливости.

Но прежде всего неправильно их утверждение, будто распределительная справедливость имеет место всякий раз, когда между величинами свыше двух устанавливается равенство. Это мы показали в начале настоящего труда. Затем то обстоятельство, что более тяжкие преступники и наказываются тяжелее, а менее тяжкие преступники – легче, происходит только лишь как следствие, а не потому, что это имеется в виду сначала и само по себе. Ибо изначально и само по себе преследуется равенство между виной и наказанием[847], о чем высказывается Гораций («Сатиры», I, 3):

Почему же

Разум не применяет весов и иных своих мерок

И за дело не мстит преступленью мучительной карой?

И в другом месте:

Правило есть назначать наказание за равное равным,

И кто достоин кнута, не наказывать страшною плетью.

Ту же цель преследует Закон Божий во Второзаконии (XXV) и новелла императора Льва (гл. V).

2. Не вернее и другое соображение, согласно которому все наказания исходят от целого к части; это обнаруживается из того, что следует далее. Ведь нами выше доказано, что смысл истинной распределительной справедливости состоит собственно не в подобном равенстве, как и не в переходе от целого к части, а в соблюдении меры того достоинства, которое еще не содержит в себе права в строго формальном смысле, но дает повод к его возникновению. Хотя тот, кого наказывают, способен и достоин подвергнуться наказанию, тем не менее это не означает, что ему воздается что-либо в согласии с требованиями распределительной справедливости.

Но и те, кто полагает, что в наказании осуществляется исполнительная справедливость, которая иначе называется коммутативной, дают не лучшее объяснение. Ибо они этот предмет осматривают таким образом, будто преступнику что-то отдается, как это обычно водится при заключении договоров. Их вводит в заблуждение простонародный способ выражения, когда мы говорим, что наказание следует тому, кто совершил преступление. Говорим это, конечно, мы не в собственном смысле. Ибо кому, собственно, следует что-нибудь, тот имеет право против другого. Но когда мы говорим, что кому-нибудь причитается наказание, мы не имеем в виду ничего иного, кроме как того, что наказание справедливо.

3. Тем не менее верно то, что в наказании прежде всего сама по себе осуществляется исполнительная справедливость, потому что ведь тот, кто наказывает, чтобы наказывать правильно, должен иметь право наказывать, а это право возникает из правонарушения преступника. А в таком деле есть нечто сходное с природой договоров[848], ибо подобно тому, как тот, кто продает, даже если он не говорит ничего в подробности, тем не менее считается обязанным ко всему, что составляет естественные следствия продажи, так и тот, кто совершит по своей воле преступление, признается обязанным подвергнуться наказанию, потому что тяжкое преступление не может остаться безнаказанным; отсюда – если кто прямо пожелает согрешить, тот тем самым готов и подвергнуться возмездию. В этом смысле некоторые императоры говорят: «Ты сам подверг себя этому наказанию» (L. Imperatores. D. de lure fiscl. L. ult. C. ad I. lul. Mal.). И те, кто принимают какое-нибудь преступное намерение, по своим заслугам и несут наказание, то есть, так сказать, добровольно согласны терпеть по заслугам наказание[849]. У Тацита («Летопись», кн. XII) о женщине, которая сочеталась с рабом, говорится, что она согласилась и на рабство вместе с тем, потому что так было установлено в наказание за такой поступок.

4. Михаил Эфесский в комментарии на пятую книгу «Этики Никомаха» Аристотеля пишет: «Некоторого рода передача и принятие есть то, что составляет природу договоров; и тот, кто похитил вещь или что-нибудь иное, за это несет наказание». Он же далее пишет: «Договором у древних называлось не только взаимное соглашение, но и то, что было воспрещено законами».

III. Наказание по природе не причитается определенному лицу, но возможно добиваться наказания в пределах естественного права, тому, кто не совершил соответствующего преступления

1. Но субъект этого права, то есть тот, кому принадлежит право, не определен самой природой. Ибо ведь разум предписывает, что злодеяние должно наказывать, но не указывает, кто должен наказывать. По природе представляется наиболее целесообразным, чтобы наказывал тот, кто поставлен начальством; тем не менее это отнюдь не доказывает, что так необходимо во всех случаях, если только названием начальства не пользуются в том смысле, что тот, кто совершает злодеяние, тем самым считается низшим по отношению к любому другому, как бы исключенным из круга людей и вступившим в круг зверей, подвластных человеку[850].

Такой взгляд высказан некоторыми богословами (Фома Аквинский, II, II, вопр. 64, ст. 1; Каэтан, на это произведение).