2. И в этом смысле месть среди людей порицают не только христианские учители, но и философы[858], как Сенека («О гневе», кн. II, гл. 32), заявляющий: «Бесчеловечное слово «месть», принятое взамен справедливости, отличается от поношения только степенью. Кто удовлетворит свою боль, тот погрешает, хотя и извинительно». Если мы поверим Максиму Тирскому, то «отмститель за себя несправедливее того, кто первый причинит вред». Музоний говорит: «Помышлять о том, как бы куснуть в отместку того, кто кусается, повредить тому, кто причиняет вред, свойственно дикому зверю, а не человеку». У Плутарха Дион, претворивший Платонову мудрость в государственную деятельность, полагает, что «отмщение по законному решению кажется справедливее причиненной обиды, но если рассмотреть его природу, то оно рождается из того же душевного недуга».

3. Таким образом, природе, воздействующей на человека, противно удовлетворяться чужим страданием как таковым. Чем менее человек способен пользоваться разумом, тем в большей мере он склонен к отмщению. Ювенал пишет:

Но отмщение – благо, самой приятнее жизни

Чувствовать свойственно так детям,

сердцам чьим, как видно[859],

Возбуждаться дано ничтожной иль мелкой причиной.

Но не скажет того ни Хризипп, ни кротость Фалеев.

Ниже старец, проживший у сладостных склонов Гиметта,

Уступить не желавший отнюдь обвинителю вовсе

Долю цикуты своей.

Пребывая в тяжких оковах,

Понемногу, счастливец, избавился он от пороков

И заблуждений: правде научит первая мудрость!

Ведь для духа ничтожного, жалкого, мелкого мщенье

Есть наслажденье; следует это оттуда.

Что никто так не тешится мщеньем, как жены[860].

В том же смысле сказано у Лактанция: «Когда неопытным и неразумным наносится обида, ими овладевает слепое и безрассудное бешенство, они пытаются отмстить тем, кто причинил им вред» (кн. VI).

4. Следовательно, несомненно, что несправедливо человеку наказывать человека только ради наказания. Посмотрим же, какого рода польза оправдывает наказание.

VI. Троякая польза наказания

1. Сюда же относится деление наказаний, приведенное у Платона в диалоге «Горгий» и у философа Тавра, слова которого по этому предмету цитируются у Авла Геллия в книге VI, главе XIV. Ибо эти деления преследуют определенную цель. Разница между ними в том, что если две цели поставил Платон, а именно – исправление и пример, то третью добавил Тавр, а именно – «удовлетворение потерпевшего»[861], что Климент Александрийский определяет: «… воздаяние за зло, удовлетворяющее того, кто требует наказания» Аристотель, опустив значение наказания как устрашающего примера полагает, что только третий признак наряду с исправлением заслуживает осуществления «ради удовлетворения того, кто этого требует» («Риторика», кн. I, гл. 10).

Плутарх подтверждает это, говоря: «Наказания, которые немедленно следуют за преступлением, не только устраняют преступную дерзость в будущем, но дают также глубокое удовлетворение потерпевшим». Это и есть, собственно, то, что тот же Аристотель относит к справедливости, называемой им «коммутативной».

2. Но это нужно исследовать с большей тщательностью. Скажем поэтому, что в наказании преследуется или польза совершившего преступное деяние, или же польза того, против кого оно было направлено, или, наконец, польза всех в целом.

VII. Польза наказания для совершившего преступление по природе; его может требовать каждый, но с соблюдением определенных условий

1. К первой из этих трех целей относится наказание, называемое на философском языке то «взысканием», то «карой», то «вразумлением»; у юриста Павла – наказанием, состоящим в исправлении; у Платона – «ради вразумления»; у Плутарха – «врачеванием души», которое содействует исправлению того, кто совершил преступление, по способу лечения с помощью противоположного.

Так как всякое деяние, в особенности же преднамеренное и повторное, порождает некоторого рода склонность, которая, достигнув зрелости, называется предрасположением, то необходимо как можно скорее отнять привлекательность у порока, чего нельзя достигнуть иначе как отняв у сладости приятность каким-нибудь последующим страданием[862]. Платоники, по словам Апулея, полагают, что «тяжелее и горше любого мучения, если безнаказанность постигает преступника и последний даже не карается человеческим мнением». У Тацита («Летопись», III) имеется следующее высказывание: «Испорченный и вместе с тем вносящий порчу больной и воспаленный дух возможно унять не менее сильными лекарствами, чем те страсти, которыми он пылает».

2. По-видимому, такого рода наказаниями (Фома Аквинский, II, II, вопр. 33, с. 3), служащими для указанной цели, по природе дозволенными каждому, кто отличается здравым суждением и свободен от того же и подобного порока, являются словесные порицания.

За дело пожурить приятеля порой

Без предписания – полезно вовремя.

(Плавт, «Три монеты»)

В случае наказаний ударами или иными какими-нибудь мерами принудительного воздействия различие между лицами, которым это приличествует или не приличествует[863], установлено не природой (даже не могло быть установлено, кроме того, что может внушить разум родителям пользоваться своим правом над детьми в силу особых родственных чувств), но законами, которые ограничили общее родство всего человеческого рода во избежание взаимных раздоров чувствами приязни к ближайшим родственникам. В этом можно убедиться как из других источников, так и из Кодекса Юстиниана, из раздела об исправлении близких родственников.

Сюда же относится следующее место у Ксенофонта, обращенное к воинам: «Если я кого-нибудь ради пользы подверг ударам, то я заявляю, что наказание принадлежит мне, подобно тому, как оно же принадлежит родителям над детьми и учителю над учениками. Ибо ведь и врачи жгут и режут больного ради его же собственного блага». Лактанций в книге VI говорит: «Бог повелевает нам всегда простирать руки над нашими детьми, то есть исправлять их проступки неослабными ударами, чтобы они вследствие излишней любви и чрезмерного снисхождения не возросли для злодеяний и не воспитались для порока».

3. Но подобный вид наказания не может простираться до причинения самой смерти, кроме как вследствие скидки, когда отрицания приближаются к противоположным утверждениям. Ибо подобно тому, как Христос (Евангелие от Марка, XIV, 21) сказал, что лучше было бы, то есть не было бы плохо, чтобы некоторые вовсе не родились, так и неисправимым душам лучше, то есть составляет меньшее зло, умереть, нежели жить, когда несомненно, что они, оставшись в живых, станут хуже. Таких имеет в виду Сенека («О гневе», гл. 5), говоря, что иногда полезнее погибающему погибнуть. Ямвлих пишет: «Подобно тому, как в случае гангрены лучше человеку претерпеть прижигание, нежели остаться в таком состоянии, так и бесчестному лучше умереть, нежели остаться в живых».

Подобных людей Плутарх называет «вредными для других, но в особенности для себя самих». И Гален, говоря о необходимости наказывать людей смертью, чтобы, во-первых, они не вредили, оставаясь в живых, и чтобы, во-вторых, другие устрашались страхом наказания, добавляет: «В-третьих, им самим предпочтительнее умереть при столь значительной испорченности