— Честь имею, господа, представить вам барона Родериха фон Р., наследственного владельца Р…зиттена.

Барон Губерт, с затаенной яростью в горящих глазах, посмотрел на юношу, который словно упал с неба, чтобы лишить его большого майората и половины свободного имения в Курляндии, потом погрозил ему кулаком и выбежал из залы, будучи не в силах вымолвить хотя бы одно слово. По приглашению судей барон Родерих представил письменные свидетельства, долженствовавшие удостоверить, что он действительно то лицо, за которое себя выдавал. Он вручил им скрепленную подписями выпись из метрических книг той церкви, где венчался его отец, в коей удостоверялось, что в означенный день купец Вольфганг Борн, родом из К., в присутствии поименованных лиц, с благословения церкви сочетался браком с девицей Юлией де Сен-Валь. Также было при нем свидетельство о крещении (он был крещен в Женеве как прижитый в законном браке сын купца Борна и супруги его Юлии, урожденной де Сен-Валь), различные письма его отца к его матери, давно уже умершей, которые все, однако ж, были подписаны одною только буквою В.

Стряпчий, насупившись, просмотрел эти бумаги и сказал, порядком озабоченный: «Ну, бог даст, выйдет».

На другой день барон Губерт фон Р. через посредство одного адвоката, которого он избрал своим поверенным, сделал представление властям в К., в коем он требовал не чего иного, как немедленной передачи ему Р…зиттенского майората. Само собой разумеется, сказал адвокат, что покойный барон Губерт фон Р. ни посредством завещания, ни иным каким образом не вправе распорядиться майоратом. Помянутое завещание, следовательно, не что иное, как написанное и переданное через суд показание, согласно коему барон Вольфганг фон Р. якобы оставил майорат в наследование своему сыну, который еще жив, что имеет не большую доказательную силу, нежели всякое другое свидетельство, а посему не может утвердить в правах предполагаемого барона Родериха фон Р. Скорее дело самого претендента во время тяжбы доказать свое якобы существующее наследственное право, которое здесь убедительно опровергается, и потребовать передачи ему майората, ныне доставшегося, согласно порядку наследования, барону Губерту фон Р. По смерти отца владение непосредственно переходит к сыну, и нет никакой надобности объявлять о вступлении во владение майоратом, ибо порядок майоратного наследования не допускает отклонений, следовательно нынешний владелец майората не может быть отрешен от своих прав в силу притязаний совершенно неосновательных. Какие причины были у покойного назвать другого наследника майората, совершенно неважно, следует только заметить, что у него самого, как то в случае надобности можно будет доказать по оставшимся после него бумагам, была в Швейцарии любовная связь, и, таким образом, быть может, мнимый сын его брата на самом деле его собственный сын, рожденный от запретной связи, коему он, движимый внезапным раскаянием, решил завещать богатый майорат.

Как ни правдоподобны были обстоятельства, указанные в духовной, как ни возмущал судей особенно заключительный аргумент, в котором сын не постеснялся возвести на покойного обвинение в преступлении, все же дело в том виде, как оно было представлено, казалось законным, и только через неустанные хлопоты Ф. и настоятельные уверения его в том, что в короткое время будут предъявлены непреложные доказательства, необходимые для утверждения в правах барона Родериха фон Р., удалось добиться отсрочки в передаче майората и продления полномочий стряпчего управлять майоратом впредь до принятия окончательного решения.

Ф. слишком хорошо видел, как трудно ему будет исполнить свое обещание. Он перерыл все бумаги старого Родериха, не найдя ни малейшего обрывка письма или записи, где содержалось бы хоть какое-нибудь указание на отношения сына его Вольфганга с девицей де Сен-Валь. Погруженный в думы, сидел Ф. однажды в спальне старого барона Родериха, где он уже все обыскал, и составлял письмо к женевскому нотариусу, которого ему рекомендовали как человека весьма деятельного и проницательного и который должен был доставить ему различные сведения, могущие пролить свет на дело молодого барона. Настала полночь, луна заливала светлым сиянием соседнюю залу; дверь в нее была открыта настежь. Тут стряпчему показалось, что кто-то медленно и тяжело подымается по лестнице, позвякивает и гремит ключами. Ф. насторожился, встал, прошел в залу и явственно услышал, что из коридора кто-то приближается к дверям залы. Скоро двери растворились и в залу медленно пошел смертельно бледный и человек в ночной сорочке, с перекошенным лицом, — и одной руке он держал подсвечник с горящей свечой, в другой — большую связку ключей. Стряпчий тотчас узнал дворецкого и хотел было его окликнуть, что ему надобно в такую позднюю пору, но тут от всего существа старика, от мертвенно оцепеневшего лица его повеяло, пронизывая ледяным холодом, чем-то зловещим и призрачным. Стряпчий понял, что видит перед собой лунатика. Размеренными шагами старый дворецкий направился прямо к замурованной двери, которая прежде вела на башню. Подойдя к ней вплотную, он остановился, испустив глубокий вопль, столь жутко отозвавшийся во всей зале, что стряпчий содрогнулся от ужаса. Потом Даниель, поставив подсвечник на пол и повесив ключи на пояс, принялся обеими руками царапать стену с такой силою, что скоро из-под ногтей у него пошла кровь, и притом он стонал и вздыхал так, словно его томила несказанная смертная мука. И вот он приложил ухо к стене, словно хотел что-то расслышать, потом сделал знак рукой, будто кого-то успокаивая, наклонился, взял с пола подсвечник и тихо, размеренными шагами пошел назад к двери. Ф. со свечой осторожно последовал за ним. Они спустились по лестнице; дворецкий отпер главную дверь замка; Ф. ловко проскользнул за ним вслед; и вот старик отправился на конюшню, и здесь, к величайшему изумлению стряпчего, поставив подсвечник так искусно, что он довольно хорошо освещал все здание, без всякой опасности произвести пожар, достал седло и уздечку и, отвязав лошадь, с большой заботливостью ее оседлал, затянув подпругу и укрепив стремена. Разгладив ладонью челку над налобником и прищелкивая языком, он взял лошадь под уздцы и, похлопывая ее по шее, вывел наружу. На дворе он постоял несколько секунд в такой позе, словно выслушивал приказания, которые он, кивнув головой, обещал исполнить. Потом он отвел лошадь обратно на конюшню, расседлал и привязал к стойлу. И вот он взял подсвечник, запер конюшню, возвратился в замок и наконец исчез в своей комнате, которую тщательно запер на задвижку.

Ф. был глубоко потрясен этим происшествием; предчувствие ужасного злодеяния возникло у него подобно адскому черному призраку и уже больше не оставляло его. Озабоченный опасным положением дел молодого барона Родериха, он решил, что все виденное можно будет по крайней мере обратить ему на пользу. На другой день, когда уже начало смеркаться, Даниель пришел в комнату стряпчего, чтобы получить какое-то распоряжение по хозяйству. Тут Ф. взял его за руку и, радушно усадив в кресло, заговорил:

— Послушай, дружище Даниель, давно собирался я у тебя спросить, что ты думаешь обо всей этой неразберихе, которую навязало нам диковинное завещание Губерта? Веришь ли ты, что этот молодой человек впрямь сын Вольфганга, прижитый им в законном браке?

Старик, перегнувшись через спинку стула и стараясь не встретиться глазами со стряпчим, устремившим на него пристальный взор, проворчал: