Западная окраина Вулька Добринска. КП Ib 45 I.D. Для избежания затирания подразделений снабжения едущими на танковой магистрали моторизованными колоннами решено, что вечером 22.6 они подтянутся в район к северу от шоссе Бяла — Тересполь.

22.00. 34 I.D. сообщает: до сих пор противотанковыми ружьями и орудиями подбито 25 вражеских танков. За весь день никакой вражеской артиллерии.

22.15. Тересполь. КП 45 I.D.

С КП саперного батальона (восточная окраина Малашевичи Мале) поступает итоговое донесение[853] от Масуха. «Русских застигли врасплох. После преодоления первого испуга они оказали частью сил сопротивление… Боевой состав первой роты 81-го саперного батальона очень сильно изменился, значительная часть передового штурмового отряда не вернулась назад. Они в центре крепости».

В это время на Центральном, куда недавно вернулись немногие выжившие из группы прорыва, готовятся к завтрашнему бою и продолжают бой сегодняшний: «76-мм пушку, — вспоминает И. А. Алексеев, — перетащили к Тереспольским воротам… Здесь ее установили в направлении Западного острова. Замполитрука зарядил пушку и начал выпускать снаряды в Западный остров».

Итог был тот же, что и ранее, — грохот минометных разрывов накрыл расчет. Артиллеристы бросились к окнам подвала, однако Алексеев замешкался, и осколком мины был ранен в голову. Его, получившего помимо ранения и контузию, упавшего неподалеку от входа в подвал, затащили вниз и отнесли в казематы под клубом 333 сп — ту часть подвала, что ближе к 455 сп[854]. Казалось, то было надежным убежищем…

Окончательно стало ясно, что переправу и из минометов уничтожить не удастся — немцы, пользуясь огневым превосходством, подавят любую попытку стрельбы.

22.30. Передовой отряд корпуса вступил в бой с вражескими танками при Ходосы (12 км к юго-западу от Кобрина).

Сейчас, когда бои утихли, разрозненные группы и десятки одиночек начинают искать свои части, ползком и перебежками пробираются к оставшимся крупным очагам сопротивления. Заметив отход немцев на Северном, группа Черняева, все еще обороняющаяся в стоящих перед Восточным фортом домах начсостава, решает пробраться в Восточный форт. К концу дня их осталось всего четверо: «В сумерки ползком преодолели еще одно лысое пространство до другой группы жилых домов и под их прикрытием последние 200 метров бежали в полный рост с криком „Свои!“ к воротам Восточного форта. Нас провели в один из отсеков. Я увидел политрука Скрипника[855], с которым были знакомы по полку и от которого год назад я получил рекомендации при приеме кандидатом в члены партии. Он представил меня майору Гаврилову, и тот поручил мне командование группой бойцов во втором и третьем отсеках. Принял группу — 27 человек — и ее хозяйство: один пулемет, два автомата, винтовки»[856].

Вероятно, в это время капитан Зубачев, сражавшийся весь день у Трехарочных, находясь при пулеметах, ведших огонь из подвала под кухней 455 сп, воспользовавшись тем, что огонь из столовой начсостава прекратился, все-таки добрался до своего 44 сп. Там он нашел подготовку к прорыву, готовившемуся энергичным В. Бытко.

Зубачев идею не одобрил — неразведанный прорыв мог привести только к полному уничтожению и без того малочисленного гарнизона[857]. Но заместитель командира полка по хозяйственной части, капитан Зубачев не мог приказать начальнику школы младшего комсостава старшему лейтенанту Бытко. Бытко продолжал готовить прорыв, наметив его на 11 вечера — пробиваться решили через Северные ворота.

…Весь день Иван Долотов лежал с остатками своей группы в парке между церковью и казармой 33-го инженерного, запихивая голову между корнями деревьев. Так они надеялись переждать обстрел из окон столовой своей же части. Сейчас, когда между деревьев начала сгущаться пахнущая дымом темнота, группа Долотова, передохнувшая за день, но и испытывавшая нестерпимую жажду, все-таки добралась до казармы. «Мы возвратились к себе с последними ругательствами — „виданное ли дело стрелять по своим!“. Но здесь узнали новость — за стенкой, в помещении столовой, немцы — они-то и стреляли»[858].

Теперь стало понятно, почему Долотов и его бойцы приняли их огонь за стрельбу собственного подразделения — над столовой находился штаб 33-го инженерного полка, откуда и велась стрельба по церкви, прикрывая атакующих ее бойцов.

К моменту возвращения Долотова дежурный по его (мостовой) роте в ночь на 22 июня, сержант Лерман решил взять на себя задачу по штурму столовой, набрав в группу таких же, как он, добровольцев.

Высокий, красивый парень, с вьющимися черными волосами, всегда неунывающий и немного разбитной, сержант Лерман был евреем, откуда-то с юга, возможно, из Одессы. Его ближайшим помощником стал красноармеец из 75 орб. Долотов не знал его фамилии: «По виду он имел очень характерную внешность монгольского типа, отличающуюся от окружающих и даже от наших казахов и узбеков. У него было желтоватое матовое красивое лицо, прямые черные волосы. Еще до войны между собой мы его называли „Корейцем“»[859].

Лерману и Корейцу удалось собрать 25 человек[860] — с этим небольшим отрядом они и пытались штурмом взять столовую. Ворваться в нее можно было со стороны двора Цитадели или, наоборот, — со стороны Мухавца, в обоих случаях подвергаясь обстрелу с фланга. Сквозного прохода сквозь все здание, как уже говорилось, не было — столовую отделяла от бойцов 33-го инженерного стена метровой толщины. Ее расположенные на первом этаже окна были заделаны железными решетками[861] — оставался единственный путь, через двери, выходящие во двор. Хотя если бы защитники различных участков были как-то связаны между собой, то взять столовую можно было и со стороны Трехарочных, от 455 сп — с той стороны ее двери выходили в проем ворот.