– Отнюдь. Благие помыслы и усердие не бывают напрасными. Вам необходимо время, дабы подготовить Англию к признанию новой церкви. Жизнь меняется крайне быстро. Десять лет тому назад вы вернулись с «Поля золотой парчи». Вспомните-ка, каким был тогда мир. Сегодня он совершенно переменился. Вы навели в нем порядок согласно вашей собственной воле.

– И Господнему произволению.

– И Господнему произволению, – с должным почтением к Богу кивнул он и, чуть помедлив, направил разговор в нужное ему русло: – Однако ваши достижения должны быть укреплены законом.

– Они уже законны, – проворчал я. – Парламент позаботился об этом.

– Я говорю о ясных и однозначных законах. Позвольте, я скажу прямо. На данный момент вы имеете двух принцесс от двух жен и сына от любовницы. Итак, хорошо ли будет, если добропорядочному англичанину придется выбирать между ними? Каждый подданный может исходить из собственной преданности и здравого смысла. Марии всего семнадцать лет, и перед этим ребенком воображаемый подданный привычно преклонит колени. Генри Фицрой, сын Бесси, ладный парень, а бастарды у нас не раз всходили на трон. А также, – склонил он голову, – есть Елизавета. Одного дня от роду. И кого же из них, ваша милость, вы предпочли бы поддержать?

– Ну уж не Елизавету. Двое других по меньшей мере пережили младенчество. Она наименее желанна.

– Верно. Следовательно, надо добиться того, чтобы знатные дворяне, которые тайно лелеют далекоидущие планы, присягнули на верность Марии или Генриху. Только тогда…

– Вот если бы у меня родился сын! – воскликнул я. – Ну почему вместо него появилась Елизавета? Почему Господь…

– Потому что Он выжидает, – сухо заметил Крам. – И нам придется продолжить труды ваши.

Принятие присяги могло легко решить наши сложности. Для этого человек должен поклясться своей бессмертной душой, что он признает принцессу Елизавету моей единственной законной наследницей. Только и всего. Это должен был сделать каждый зрелый английский подданный. Крам прав: если бы в былые времена присягали на верность, то удалось бы избежать династических войн.

– Но раньше такого и быть не могло, ваша милость, – радостно напомнил он мне. – В те времена не существовало таких влиятельных титулованных особ, как сейчас. Родовитые лорды Севера и Запада грызлись у трона, подобно диким зверям. Вы приручили и усмирили их, ваша милость, казнив герцога Бекингема. Теперь они всего лишь представители графств, областей государства, – пренебрежительно заявил он и ликующе вопросил: – О пограничные лорды, где ваше жало? Браво, ваша милость. Им придется публично принести простую и приятную присягу. Чего бы это ни стоило – для чиновников и счетоводов, – мы все равно останемся в огромном выигрыше, раз устраним поводы для войны. Несколько арестов, несколько казней – все согласно законному порядку – гораздо дешевле.

– У меня будет наследник, которому народ отдаст свою любовь добровольно, и тогда никому не придется вынужденно бормотать клятвы верности.

Крам улыбнулся:

– Отличная мысль. Но такого не случилось даже с Младенцем Иисусом. Можем ли мы рассчитывать на большее?

– Если бы вы служили советником у Ирода, то Святому семейству не пришлось бы бежать в Египет.

– Мне приятна такая мысль, ваша милость.

54

Несмотря на пылкость натуры, силы к Анне возвращались на редкость медленно. Я полагал, что сразу после родов она бросится устраивать приемы, но ошибся. Сначала у нее опухли ноги, и ей пришлось пролежать несколько дней, держа их на шелковой перевязи, хотя она мало облегчала ее мучения. В ту пору ее не могло утешить ничто, кроме игры Марка Смитона. Потом она впала в меланхолию и часами валялась в кровати, уставившись в пространство пустым, ничего не выражающим взглядом.

Меланхолия – самый таинственный недуг, и от него крайне трудно избавиться. Но в то время я замечал лишь натянутую, неискреннюю веселость Анны. Она продолжала причитать, что подвела меня, подвела Англию. Отказывалась видеть Елизавету, не захотела помочь с выбором кормилицы и прочих слуг для малышки, в итоге этим пришлось заняться мне.

– По-моему, в Хатфилд-хаусе благочестивая, здоровая и уютная обстановка, – сказал я Анне, понимая, что с тем же успехом мог сообщить свое мнение мраморной статуе. – Он находится в Хартфордшире, совсем недалеко от Лондона.

Она улыбнулась мне так, словно оказывала огромную услугу.

– Мы же хотим, чтобы девочка окрепла, правда? А жизнь при дворе опасна для детского здоровья. Она может заболеть и умереть. К Рождеству здесь будет людно, долго ли младенцу подцепить какую-нибудь заразу? Ребенка нужно обязательно увезти.

– Рождество… – наконец откликнулась Анна. – До него осталась всего пара недель. Я должна встряхнуться, прийти в себя. Должна!

– Это всего лишь праздник. Отдыхайте пока, поправляйтесь хорошенько, сколько бы времени вам на это ни понадобилось.

– Рождественские празднества очень важны. Я должна успеть подготовиться к ним!

– Вы успеете, любовь моя. Я ежедневно молюсь о вашем здоровье.

– А свита Елизаветы? – вдруг спросила королева. – У нее будет полный штат слуг?

Впервые за долгое время я заметил в ее глазах искру интереса.

– Разумеется. Я как раз занимаюсь их подбором. Возможно, вы сами хотели бы предложить кого-то?

Это мог быть добрый знак.

– Да… одну особу. Пусть нашу дочь обслуживает леди Мария! Пусть займется ее гардеробом и следит за порядком!

Я опешил от такой неистовости. Можно ли относиться серьезно к ее заявлению? Следует ли согласиться? Как это назначение повлияет на характер Марии?

– Итак, вы колеблетесь! С одной стороны, уверяете меня, что я являюсь единственной законной королевой, а Елизавета – единственной законной принцессой, с другой – не принимаете моего естественного требования. Если, конечно, ваши клятвы правдивы! Как еще показать людям, что Мария отказывается от титула принцессы?

– Мы с Крамом разрабатываем текст присяги, которую принесут подданные…

– Ну и отлично, – беспечно бросила она. – Но служба при дворе вынудит принести присягу и Марию. – Ее слова казались исключительно логичными, пока она злорадно не добавила: – Это разобьет сердце Екатерины.

– Если Мария и будет служить Елизавете, то не ради оскорбления Екатерины, – возразил я. – Такое отношение…

– О, вы опять защищаете ее! Я знаю, вы мечтаете вернуть Екатерину, в глубине души вы либо еще любите, либо боитесь ее… – Голос Анны повысился и к концу тирады обрел знакомую страстную одержимость.

Я прервал ее:

– Мы обдумаем вопрос о назначении Марии. Ваше предложение не лишено достоинств.

Подступали холода, и Анна возлежала на кушетке, кутаясь в пышные меха. Так она проводила теперь большую часть дня, расположившись возле огромного камина, поблизости от окна, откуда открывался хороший вид на Темзу. Глядя, как уютно она угнездилась в переливчатых соболях, не уступающих