Я пишу, лежа в постели, к которой я прикован уже шестнадцать часов по причине жестокой боли в бедре, которая, по моему опыту, продлится довольно долго. Некоторое время тому назад меня посетили комиссар [Макулано] и фискал [Синчери], которые ведут следствие. Они пообещали – и заявили об этом как об их твердом намерении – завершить дело, как только я смогу снова встать на ноги, постоянно ободряя меня, убеждая не падать духом. Их обещаниям я доверяю более, чем надеждам, которые поддерживали меня ранее и которые, как показал опыт, основывались скорее на предположениях, чем на реальном знании. Я всегда надеялся, что моя невиновность и честность будут признаны, и ныне я на это надеюсь более, чем когда-либо[1200].

Кроме того, из цитированного выше письма Макулано видно, что комиссар инквизиции, сообщая о заключении экспертов, предпочел не использовать жесткие формулировки Инхофера и Ореджи, согласно которым Галилей принимал «абсолютную истинность» коперниканского «мнения». Более того, из приведенного в предыдущем абзаце фрагмента письма Галилея Боккинери создается впечатление, что Макулано надеялся завершить процесс как можно более мягким приговором, признав ученого подозреваемым (или даже слегка подозреваемым) в ереси, если уж невозможно завершить его предупреждением или увещанием Галилея и наложением на него епитимьи («spedire con monizioni e penitenze salutari»). Ведь вряд ли формулировка «сильно подозреваемый в ереси» могла поднять дух Галилея.

К сожалению, ответ Ф. Барберини на письмо Макулано от 22 апреля не сохранился, но по следующему посланию комиссара кардиналу-непоту, от 28 апреля 1633 года, нетрудно догадаться, какие инструкции были ему даны. Вот текст этого письма:

Вчера в соответствии с указаниями его святейшества я доложил о деле Галилея их высокопреосвященствам Святой Конгрегации, вкратце изложив состояние этого дела в настоящее время. Их высокопреосвященства одобрили все, что до сих пор было сделано, и затем они обсудили разнообразные трудности, касающиеся способа дальнейшего ведения этого процесса и его завершения, ибо в своих показаниях Галилей отрицал то, что можно ясно видеть в книге, которую он написал. Поэтому если он и далее будет упорствовать в своем отрицании, то придется проявить большую строгость в процедурах и меньше считаться со всеми дополнительными обстоятельствами этого дела (riguardo minore a gli rispetti che si hanno in questo negotio). В итоге я предложил следующее решение: пусть Святая Конгрегация наделит меня полномочиями провести внесудебное общение (la facoltà di trattare estraiudicialmente) с Галилеем для того, чтобы дать ему возможность понять его ошибку и, после того как он ее осознает, привести его к ее признанию. Поначалу это предложение показалось слишком смелым (troppo animosa), и, казалось, не было надежды, что эта цель будет достигнута, пока не будет предпринята попытка убедить его доводами (то есть в данном случае угрозой пытки. – И.Д.). Но когда я упомянул об основании (fondamento), на котором я сделал это предложение, полномочия были мне даны. Чтобы не терять времени, я вчера (то есть 27 апреля 1633 года. – И.Д.) во второй половине дня беседовал с Галилеем, и после обмена бесчисленными доводами и возражениями (dopo molti e molti argomenti e risposte passate fra noi) я с Божьей помощью достиг-таки своей цели: я вынудил его лично убедиться в своей ошибке, он ясно осознал, что заблуждался и зашел слишком далеко в своей книге. Он выразил это в прочувствованных словах, как человек, снявший признанием своего заблуждения тяжкое бремя со своей души. Теперь он готов к юридическому признанию. Однако он попросил меня дать ему время подумать, как сделать это признание достойным, но в том, что касается сути [дела], он, надо надеяться, будет следовать вышеупомянутым путем[1201].

Я не делился этим ни с кем более, но счел необходимым немедленно поставить в известность Ваше Высокопреосвященство, поскольку, я надеюсь, его святейшество и Ваше Высокопреосвященство будут удовлетворены тем, что таким образом дело придет к тому состоянию, когда его можно будет завершить без трудностей. Трибунал сохранит свою репутацию (il Tribunale sarà nella sua reputatione), обращение с подсудимым может быть милосердным, и при любом исходе дела он, ко всеобщему удовлетворению, будет помнить об оказанном ему благодеянии. Я думаю допросить его сегодня, чтобы получить от него вышеозначенное признание, после чего, как я надеюсь, мне останется только выяснить его намерения и позволить ему представить защитительную речь. После этого можно будет поместить его под домашний арест, согласно указанию Вашего Высокопреосвященства[1202].

Здесь мне хотелось бы, прежде чем переходить к изложению и анализу дальнейших событий, остановиться на версии этой истории, предложенной А.Э. Штекли[1203]. Вот как он излагает причины, заставившие Макулано провести с Галилеем неофициальную беседу: