И тогда в глубинах Галактики начались передвижения. Со всех ее отдаленных концов к Земле, меняя свои хаотические траектории, стали подтягиваться мелкие окаменевшие остатки столкнувшихся когда-то планет, теперь рассыпанные по необъятному космосу – метеориты. Они были рыжими, бурыми, красными. Их изломанные тела покрывали миллиарды трещин. На них глыбами застыл вековой лед. Когда количество метеоритов достигло предельно допустимой массы, медленно, один за одним, метеориты стали вползать в стратосферу планеты. Осторожно, чтобы не повредить гражданские самолеты, плыли они сквозь разряженный воздух, постепенно накаляясь. И вот, вспыхнув мгновенно, ринулись разом к поверхности планеты и огненным дождем обрушились на купол злобы, втоптав его в самый центр Земли. Не выдержал гигантский купол удара. Треснул, раскололся на миллиарды кусков, пронзивших почву, и дал выход таившейся в подземном царстве злобе. Ожила магма и потекла вверх по открывшимся каналам, сжигая все на своем пути. Еще мгновение, и вырвутся на поверхность духи огня. И пойдут плясать по лесам и городам, уничтожая все живое.

Не мог Антон допустить такого злодеяния. Вновь ожили метеориты на орбите планеты и вновь просыпались дождем. Но на этот раз каждый обломок далеких планет угодил в свою цель – закупорив все ходы для магмы к поверхности. Забурлило ядро планеты, запенилось в бессильной злобе, но не найдя выхода, успокоилось. ОНО прекратило бурлить и стало гаснуть на глазах, исчезать по капле. В тот миг, когда Антону показалось, что он победил, все снова изменилось. Неожиданно Антон понял, что ОНО не умирало. ОНО бежало в другое время, просачивалось сквозь образовавшуюся после метеоритного дождя трещину в истории планеты. И утягивало с собой Катю. Когда черной энергетической массы почти не осталось, Антон бросился следом.

– Что-то утро сегодня долго тянется, дяденька – посетовал один из ратников засадного полка, что прятался до поры до времени за березовой рощей.

– А ты ворон считай, может оно быстрее полетит, – подшутил над ним бывалый воин, потрогав кожаной рукавицей свою кольчугу.

– Да пошто нас сюда в засаду поставили? – не унимался молодец, – Немец, он может уже половину наших скосить успеет, покуда нас воевать его бросят.

– А это, малец, – рассудил бывалый, – не твоего ума дело. Это князю виднее. Не зря он над нами поставлен. Он за всех нас думать должен, да перед Богом заступничества просить. А с тебя и того хватит, что взяли тебя в полк засадный, среди ратников княжеских более других почитаемый.

Промолчал молодой ратник, ничего не сказал, да только губы плотнее сжал, мол соглашаюсь, но мыслить сам хочу. Тем временем развиднелось. Прогнал ветер тучки с неба на озером, что в народе Чудским прозывалось. Но стоявшим в засаде ратникам от этого никакой прибыли не произошло. На то они в засаде и находились, чтобы их видно неприятелю не было, да и сами ничего далее рощи не видели. Глазами их дозор был, что почти на берегу озера прятался в ожидании княжеского приказа в бой вступать. Морозец хороший был. Ежились ратники, а костер сильный их положение засадное разводить не дозволяло.

– Холодно, дяденька. – подал снова голос молодой воитель.

Старик посмотрел на верхушки деревьев, прихваченные снегом, и молвил:

– Оно ничего. Пока терпимо. Вот скоро бой грянет лютый, там и погреемся. Еще жарко покажется. Немец весь, говорят, в железо закован. Так пока дыру в нем проделаешь, употеть успеешь.

А в двух верстах, на холме стоял шатер князя младого, что Александром прозывался, Невским. Видел князь как вышли на лед немецкие полчища. Клином шли, свиньей. Маневр сей известен был, и никогда ранее немцев не подводил. Да только русский человек хуже татарина: хитростью силен, когда жизнь его заставит. Измыслил младой Александр план хитроумный, на народ и мудрость воинскую рассчитанный. Ждал князь, пока передовые полки немецкие увязнут в русском полку, что стоять должен был насмерть. Видел с холма своего, как вступили в дело конники немецкие, с пят до головы в броню закованные. Врубились они в ряды русичей, щитами да кожей только защищавшихся. У каждого немца броня кованая, щит отменный, большой, на голове шлем с ведром видом схожий, на шлеме у первейших воителей баронов по чинам какая-нибудь гадость для устрашения выкована – у кого коготь, у кого рука, а у большинства только рога. Видит князь, пора в дело дружину пускать, да только перед тем надо дух бойцам своим поднять. Страшен немец прет, никто доселе его остановить не смог. А нам надо.

Вскочил Александр на коня златогривого, надел шелом, выхватил меч булатный, и поскакал к месту битвы, яростью закипая. А за ним воители ближайшие. Расступились пред ним полки русские, вперед пропуская, немцы, и то биться прекратили, ибо признали в нем великого князя русичей. Выехал князь на пространство открытое между русским полком и вражьим воинством, поднял меч к небу, да как крикнет зычным голосом:

– Где Магистра?!!!

Аж покачнулись полки немецкие. Расступились, бронью зашумев, и выехал навстречу Александру воин вида страшенного – в латы закованный, на голове шлем массивный с рогами, словно у быка. Конь, и тот в броне спрятанный. Магистр-то был немецких рыцарей Гудартул. Вынул он меч длинны немеряной и на князя бросился. Сшиблись воины в лютой ярости, зазвенели мечи булатные, ажно искры из них посыпались. Бьет русский князь немецкого в плечо, и погнулась от удара сильного бронь на плече магистра. В ответ он русича своим мечом по щиту ахнул – раскололся щит крепчайший, только щепки летят. Бьются так они, что все вокруг расступаются.

Взмахнул мечом Александр и лишил щита магистра. Теперь оба с мечами в руках остались. И вдруг схватила обоих ярость великая, злоба лютая, бесконечная. Схлестнулись они не на жизнь, а на смерть. Бьются, а сами не ведают где они, то ли в поле стоят, то ли в лесу темном, то ли вовсе мертвые оба уже. Пред глазами картины летают неведомые. Только чует русский князь, что сильнее он. Душой знает.

Уязвил князь Невский магистра в бок, заструилась кровь сквозь броню вражескую.

– Получи, гад, за Катю подарочек. – говорит он вдруг.

А в ответ изловчился немец и мечом его по шелому ударил. Страшный удар был, но выдержала бронь на шеломе, новогородцами кованая. Спасла жизнь князю русичей. Разъярился князь и срубил рог у магистра. Упал немецкий предводитель с коня. Видит без оружия он, повержен князем русичей, жизни запросил, руки вверх поднял.

– В обоз его! – князь кричит.

А сам знак дает, и пошла в бой засадная дружина. Смяла немецких ратников, теснить стала. И дрогнул немец, побежал, не выдержал он удара полков засадных русских. Но Антону было уже не до этого. Видел он, что исчез дух Бергмозера поганого из магистра, вместе с пленной женщиной любимой, в шатре крестоносцев до того томившейся. Испарился, утек в другое время. И Антон за ним в догон бросился.

Скользнул Антон взглядом по полю битвы Полтавской. На одной стороне поля зеленого войска Карла ХII стоят, ровными рядами выстроившись в ожидании атаки. Мундиры на них желтые, ремни синие, ранцы белые. В общем, зрелище живописное. На лицах лень откровенная читается – привыкли они победителями себя чувствовать. Только не знают они, что с этого самого сражения переломится хребет у ихней армии, доселе непобедимой ничьими царями. Сам Карл Великий в своем шатре вино французское пьет, наслаждается. Приказал принести себе трубку, табаком заморским набитую. Любит Карл перед сражением трубку выкурить. Любит чувствовать себя победителем. «Кури, Карл, кури, – подумал Антон, – не долго тебе осталось. Расслабляйся напоследок.»