Вера диву давалась тому, как безропотно подчиняется ей их своевольный сынок, а Никита с Лерой только посмеивались, вспоминая, что у них самих в детстве были точно такие же отношения. Никита исподтишка поглядывал на тётю Наташу: она постарела и пополнела. А он, глядя на неё думал, какой была бы его мама, если бы не погибла так нелепо. Как-то раз тётя Наташа поймала его взгляд, спросила тихонько.

— Ты о маме думаешь?

Он кивнул в ответ.

— Я тоже её никогда не забываю. Большую жизнь прожила, но не было у меня больше такой близкой подруги, как твоя мама…

Приезжали и Борис с Ольгой. Они снова сошлись, и снова расписались. Судя по всему, Ольга с возрастом изменила свои взгляды на мужа, очевидно, нашла в нём что-то не менее значительное, чем культурный кругозор. Борис раздобрел, как-то расплылся, но научился непринуждённо и легко острить, вызывая общий смех. Служил он в горздраве всё в той же должности, сидел в том же кабинете и о карьере никогда не думал. Взяток ему тоже не давали — было не за что, поскольку занимался он, в основном, статистикой. А вот Ольга неожиданно стала на медицинском поприще бизнесвумен. Начинала рядовым дерматологом в профильном диспансере, но потом закончила сначала платные курсы по лазеротерапии, потом — по косметическим манипуляциям с ботоксом. Эти процедуры в диспансере проводились на коммерческой основе. Поработала она какое-то время в диспансере, потом получила лицензию и сертификат, и, в конце концов, открыла собственный кабинет. Конечно, с «бумажными делами» ей помог Борис, который был счастлив тем, что смог быть полезным на своём скромном месте в горздраве, а оплату курсов, за которые почему-то надо было платить долларами, и оснащение её кабинета взял на себя Ольгин свёкор. И дело пошло. Зарабатывала она теперь раза в три больше, чем муж. Но что-то никак у них не получалось с детишками. И, приехав к Быстровым, Ольга закрывалась с Верой в кухне и подолгу шепталась с ней по поводу своих проблем. Иногда приходила к ней в отделение, чтобы проконсультироваться с её начальницей, заслуженным врачом, очень опытным специалистом по этому направлению. И, как правило, уезжала воодушевлённая.

Эти встречи с друзьями очень радовали и согревали душу, жалко только, что времени для общения было очень мало.

Кроме Никиты в травмо-хирургическом отделении ещё два специалиста: престарелый Лев Абрамович, которому в этом году исполнилось восемьдесят восемь лет, и травматолог Сергей Иванович средних лет. Ветеран хирургии доктор Грауэрман был предан своей профессии, когда-то, видимо, был хорошим специалистом, но за последние лет двадцать пять безнадёжно отстал. Переехали они сюда с женой из Москвы уже глубокими пенсионерами, чтобы провести последние годы жизни на свежем воздухе, на берегу широкой северной реки, живописного канала. Но Лев Абрамович, проживший всю свою жизнь в хирургическом отделении столичной клиники, не сумел приспособиться к новым условиям существования, к безделью и устроился на работу в районную больницу. И, как говорится, влип по самые уши. До приезда Никиты он был заведующим отделения. Работы здесь — непочатый край и днём, а ночные дежурства старику доставались особенно тяжело. Но он не жаловался, не отказывался, хотя во время операций, ассистируя Никите, мог и крючок из пальцев выронить. Но этот доктор был единственным надёжным человеком, на которого можно было положиться. Что касается второго доктора Сергея Ивановича, то здесь проблема была вообще нерешаемая. Травматолог Измайлов был умелым, опытным специалистом, но… хроническим алкоголиком. В период просветления прекрасно оперировал, немало жителей городка были обязаны ему избавлением от грядущей инвалидности и даже смерти. Но был он человеком совершенно ненадёжным — мог запить на неделю, забросив своих больных, не выходить на дежурства, в общем, от него в любой момент можно было ждать неприятностей. Измайлов жил на окраине города в частном доме с матерью, больной раком. Её тяжёлое состояние не мешало ему, хоть и не часто, но периодически уходить в запои. А, может быть, и способствовало этому. Доктор Измайлов понимал, что после её ухода останется вообще никому ненужным алкоголиком. Когда-то он был женат, и даже платил со своей зарплаты, оставшейся после очередного срыва, кому-то алименты. Но сейчас у него кроме матери никого рядом не было. Конечно, главный врач, по долгу службы, увольнял его за прогулы, и тут же восстанавливал по очередному его заявлению. Как заведующий отделением, Никита не мог уволить ни старика Грауэрмана, ни пьяницу Измайлова — с кем тогда работать?

А тут началась безудержная «оптимизация здравоохранения», от которой взвыли все медики в стране- начиная от рядовых исполнителей и кончая руководителями учреждений. Оптимизация смела не только все вакантные ставки в ЦРБ, но были сокращены и ставки реаниматологов, терапевтов, окулистов, отоларингологов и даже паталогонатомов, медсестёр, санитарок и уборщиц. Сократили даже несчастные полставки инфекциониста и две единственные на весь большой район инфекционные койки. Людей уволили. В больнице теперь катастрофически не хватало медсестёр. Все сёстры, как и врачи, работали с перегрузкой. Очевидно, дама-экономист, с белокурыми локонами ниже плеч, которая руководила ныне отечественным здравоохранением и которая так лихо его громила, имела возможность лечиться в профильной больнице в Москве… Но вакантную ставку хирурга в своём отделении Никите удалось отстоять. Главный врач постоянно обещал, что не пройдёт и месяца, как у них появится новых хирург или травматолог. Но желающих ехать в какой-то забытый богом городок и работать там за копейки в условиях повальной «оптимизации» всё не находилось. Выручали интерны, которых присылали в больницу на практику из области, по крайней мере, было кому делать в палатах формальные обходы и писать дневники в историях болезни, но самостоятельные операции им, конечно, доверять было нельзя. Прогулы дежурств Измайловым приходилось закрывать своим телом. Старик Грауэрман ему сочувствовал, больничный брал редко, но лишними дежурствами Никита его не загружал — жалел… Вот и получалось, что он иногда оставался работать один на четырёх ставках. Порой приходилось дежурить по трое суток подряд. Он посмеивался над собой: как говорится — «за что боролись…». Оперировал и лечил больных Никита по обеим своим специальностям, иногда — как хирург, иногда — как травматолог… После тяжёлых дорожных аварий вёл больных со сложными сочетанными травмами. Так уж получилось, что на весь район с почти сорокатысячным населением он остался единственным надёжным оперирующим хирургом и травматологом. Вера работала рядом, помимо хирургических и травматологических коек в его отделении были и гинекологические койки. И за эти годы несколько раз случалось, что им приходилось вместе оперировать внематочную беременность. На Веру