в руках приготовленное к выстрелу ружьё. Внешне человек был похож на карагаса, только любой опытный таёжник определил бы в нём не слишком умелого в тайге человека, а значит и не карагас это. И карагасы не ходят с ружьями, они охотятся с луками. И походка не та: широкая, тяжёлая, хотя и крадущаяся, шаг длинный, неосторожный. А самое главное, не станет карагас стрелять в людей, не приучены к такому. Всё отдаст: оленей отдаст, собак отдаст, но стрелять не станет.

Человек, озираясь, подошёл к лежавшему на песке, тронул его дулом ружья, а потом перевернул ногой. Ещё раз оглядевшись, стал вытряхивать из котомки вещи, потом обшаривать убитого. Достал какую-то тряпочку, разложил на ладони содержимое, улыбнулся, спрятал добычу в мешочек на поясе и быстро скрылся в лесу.

— Недоброе дело сделал он, ох, недоброе, — сказал Евсей Цыганков брату Родиону.

— Может, догнать его и того? — спросил брат.

— Ай нехристь ты? Кому чужая кровь добро приносила? А догнать его стоит и присмотреться, кто это, а то ещё и доведётся встренуться.

Ты давай его догони, разгляди издалека, но сам не показывайся. Может, узнаешь кого. Людей здесь немного, чужие не шляются.

— Я спехом.

— Родька, я сказал, не показывайся на глаза.

Родион кивнул и растворился в лесу, словно его и не было, тенью скользнул за разбойником по другой стороне распадка. Там, где место было почище и видимость получше, Родьке удалось разглядеть лицо того, за кем он шёл уже с полчаса. Парень узнал лиходея, видел его в Благодатской, где они с братом оставляли лошадей у Никодима Нестерова. Да, именно в деревне и видел Родион этого мужика, служившего у Никодима Нестерова батраком. Чирей, так прозывали его, шёл, часто останавливаясь, оглядываясь. Однажды даже поднял ружьё и стал целиться, правда, мимо Родиона. Затем долго смотрел куда-то в сторону и, махнув рукой, пошёл дальше. Родька решил возвращаться — своё дело он сделал.

Когда брат вернулся, Евсей уже наполовину выкопал могилу. Место выбрал на берегу, куда не доставала вода, рядом с небольшим кедром.

— Я узнал его, того душегубца, — сказал Родька, — это Чирей, мы его в Благодатской видели.

Родька подменил брата, быстро докопал яму, помог дотащить мертвеца до места. Аккуратно положили тело на еловый лапник, туда же расположили все вещи убитого, прикрыли ещё лапником.

— Будешь читать молитву? — спросил Родька.

— Конечно, буду, чай, крещёный был человек, крестик имеется.

Евсей медленно стал читать молитву. Затем Родька закопал покойника и прикатил с реки большой валун, положив его вместо креста.

К вечеру они спустились к Бирюсе, где и устроились на ночлег. Костёр разожгли под крутым берегом и напротив высокой скалы, чтобы не быть на виду. Раз народ пошаливает, то не стоит сидеть в отсветах костра. Поужинали ещё засветло, попили чаю, настоянного на травах, приготовили лапника для постели. От земли даже летом в тёплую погоду натягивает холод, а уж осенью — тем более, но на толстой постели из еловых лап и ещё у костра можно спокойно спать, не боясь простудиться.

Евсей долго смотрел в темноту и наконец произнёс:

— Гляди-ка, чем промышляет? Бога совсем не боится. Надо держаться от него подальше.

— И чего? Вот он и будет ходить да злодействовать? Может, как-то остановить его? — спросил Родион.

— Он своё найдёт, бог знает, как наказать убивца, а ты не смей, не бери греха на душу. — Евсей строго посмотрел на брата.

— Да я ничего, мне какое дело?

— Другое дело, если борониться от него будешь, дак и то не нужно до смерти убивать. Разве что при нужде большой. О чём мы говорим, прости меня, Господи. Страшные это люди, которым человека сгубить, словно курёнку голову отсечь. Нет, Родька, обходи такой грех подальше, потом всё спросится.

— Я и обхожу подальше, — пробормотал Родион, укладываясь на лапник.

Костёр ещё потрескивал углями, успокаиваясь и покрываясь белесым пеплом, вздыхала, всхлипывая река, а Родька уже мирно посапывал. Евсей ещё долго ворочался с боку на бок, прислушиваясь к ночным шорохам, пытаясь уловить что-то необычное. Туман прохладной, влажной простынёй сполз с верхов речушки и, прикрыв путников, скатился в Бирюсу. Воздух стал плотнее и звонче, каждый шум усиливался. Но, ничего постороннего не расслышав, Евсей расслабился, и сон сморил его.

Через два дня Евсей с братом дошли до озера, где всё лето проводили карагасы. Собаки даже и лаять поленились на чужаков, просто встали, посмотрели, повиляли хвостами и снова улеглись у чумов. Оробак чинил перемётные сумы. Готовился к сезону: не заметишь, как холодные ветры принесут снежные заряды, покружит пурга день-другой, и покроется всё кругом снегом, тогда без оленей никуда не пройдёшь. Без оленей вообще не проживёшь. Без оленя и без хороших собак. У каждого охотника не меньше двух хороших рабочих собак, способных гнать соболя днями, разгадывая все его утайки и хитрости, собак, способных выручить хозяина при встрече со зверем, дать хозяину время на выстрел. Это сейчас почти у многих охотников берданки, а совсем недавно были только луки и копья.

Оробак увидел беспокойство собак и оглянулся: к стойбищу подходили братья Цыганковы.

— Здравствуй, Оробак, — сказал Евсей, протягивая руки.

— Здравствуй, Евсей! Здравствуй, Родька! Проходите, гостями будете. — Радость карагаса была искренняя.

Это были те люди, кому охотник доверял, как самому себе, как старику Эликану, как отцу. Каждое появление их в стойбище было праздником для всех.

— Где Эликан? — спросил Евсей.

— Пошёл за озеро, скоро будет, садись, чай пить будем. — Оробак присел рядом с костром на валёжину.

Женщины засуетились у костра, вмиг полетело яркое облако искр, пламя, выскочившее из-под котла, стало жадно облизывать его. Вскоре в котле зашипело, забулькало.

Не успели гости выпить по кружке чая, как из-за озера раздался выстрел, потом второй. Евсей встал и стал всматриваться в ту сторону, где стреляли.

— Это Эликан, его берданка так стреляет, — спокойно ответил Оробак.

— Ты знаешь, как «разговаривает» берданка Эликана? — спросил Евсей, улыбаясь.

— Я не глухой, у каждого ружья свой голос, это говорила берданка Эликана.

— Кого он там стреляет?

— Глухарей. Там есть мелкий галечник, глухари клюют камни — вот там мы и добываем немного птиц.

Вскоре из кустов показался Эликан. Старик шёл ровным, твёрдым шагом, стараясь не показывать боль в ногах, которая мучила его всё лето.

Эликан издалека узнал гостей и с достоинством шёл к стойбищу.

— Рад видеть тебя, Эликан, — сказал Евсей и