1 (14) октября 1915 г. был издан манифест о вступлении Болгарии в войну. Интересно, что он был подписан не только Фердинандом Кобургом, но и всеми членами правительства В. Радославова. Монарх явно стремился разделить ответственность за свое решение с амнистированными им политиками. Фердинанд объявлял Сербию «коварной соседкой», главной виновницей всех бед Болгарии и призывал расправиться с ней в скоротечной войне: «Наши союзники сербы были главной причиной гибели Болгарии… Европейская война идет к завершению. Победоносные армии центральных империй – в Сербии и быстро идут вперед. Призываем болгарский вооруженный народ к защите родного края, поруганного вероломным соседом, к освобождению наших родных братьев из-под сербского ига. Наше дело – правое и святое. Приказываю нашей храброй армии прогнать неприятеля из пределов Царства, сразить вероломного соседа и освободить от ярма наших измученных сербским игом братьев»1.

«Давно уже стоявший под парами «болгарский поезд», – отмечала 3 (16) октября традиционно болгарофильская «Речь», – двинулся в Сербию по германскому расписанию»2. Организаторы произошедшего были вполне очевидны, как и их связь с Веной и Берлином. «Так как болгарский народ в большинстве своем не сочувствовал этому шагу, – отмечал американский посланник в Софии, – то ответственность за него лежала целиком на царе Фердинанде и премьер-министре Радославове»3. Представляется, что и они сами понимали шаткость своего положения, пытаясь максимально использовать националистические чувства болгар, которые сами и разжигали. Последствий этого решения они не боялись: война, по их мнению, клонилась к завершению, а Австро-Венгрия и Германия 4 (17) октября известили Софию о поддержке ее «справедливых требований»4.

5 (18) октября 1915 г. Николай II подписал манифест об объявлении войны Болгарии: «Коварно подготовляемая с самого начала войны и все же казавшаяся невозможною измена Болгарии славянскому делу совершилась – болгарские войска напали на истекающую кровью в борьбе с сильнейшим врагом верную союзницу нашу Сербию. Россия и союзные нам великие державы предостерегали правительство Фердинанда Кобургского от этого рокового шага. Исполнение давних стремлений болгарского народа – присоединение Македонии – было обеспечено Болгарии иным, согласным с интересом славянства, путем. Но внушенные германцами тайные корыстные расчеты и братоубийственная вражда к сербам превозмогли. Единоверная нам Болгария, недавно еще освобожденная от турецкого рабства братскою любовью и кровью русского народа, открыто стала на сторону врагов Христовой веры, славянства, России. С горечью встретит русский народ предательство столь близкой ему до последних дней Болгарии и с тяжким сердцем обнажит против нее меч, представляя судьбу изменников славянства справедливой каре Божьей»5. Император был потрясен случившимся, но он все еще надеялся, что чувство славянской солидарности проснется в болгарском народе. «Если бы кто-нибудь сказал мне, – заявил он, – что придет день, когда потребуется подписать объявление войны Болгарии, то я бы его принял за безумца, а вот тем не менее этот день наступил»6.

В одной тональности с этими словами было выдержано и правительственное сообщение, в котором вся ответственность за случившееся возлагалась на Фердинанда: «Целый год союзники старались вырвать злосчастный болгарский народ из цепких рук поработившего его немца; Болгарии предоставлялась возможность вернуть утраченные земли и покрыть себя новой славой в общей борьбе против германского варвара; с болью в сердце доблестная Сербия приносила на алтарь единения тяжелые жертвы. Но король Фердинанд остался глух ко всяким увещеваниям. В чудовищном для Болгарии союзе с турками и немцами он отверг все предложения, клонившиеся к благу доверившей ему свои судьбы страны, и пошел войной на Сербию и ее союзников. В течение почти 30 лет Кобургский принц стоял между Россией и Болгарией. В течение этого времени Россия не переставала надеяться на просветление близкого ей народа. И ныне, когда Болгария приносится в жертву германскому коварству, Россия все еще не утратила надежды, что рука верных своим историческим заветам болгар не поднимется на сыновей русских воинов, легших костьми за Болгарию»7.

Вслед за объявлением войны последовали репрессии, направленные на болгарскую общину Петрограда (она была малочисленной, около 1 тыс. человек, преимущественно мужчины). 7 (20) октября 1915 г. градоначальником генерал-майором князем А. Н. Оболенским было сделано распоряжение о высылке в течение трех дней всех болгарских подданных призывного возраста под надзор полиции в Ярославскую губернию, невоеннообязанные должны были покинуть Петроград в течение двух недель. Им было разрешено выбирать себе место по своему усмотрению, но не в прилегающих к театру военных действий местностях. Разумеется, никаких действий против русскоподданных болгар (а таковых в южных губерниях России насчитывалось немало) не предусматривалось. Распоряжение градоначальника практически не выполнялось уже в первые дни. Министерство просвещения в лице министра графа П. Н. Игнатьева выступило с инициативой оставить болгарских учащихся по месту учебы, многие болгарские подданные подали ходатайства о переходе в русское подданство, а уже 12 (25) октября распоряжение А. Н. Оболенского было отменено, болгарские подданные получили все льготы, которыми пользовались славяне – подданные враждебных России государств8.

В сложившейся ситуации на Балканах только вступление в войну Румынии и Греции на стороне Антанты могло компенсировать выступление Болгарии на стороне центральных держав. Но эти союзники Сербии по антиболгарской коалиции предпочли сохранить нейтралитет. Правда, осенью 1915 г. наметилась небольшая активизация позиции Бухареста. Именно в этот период стали подтверждаться худшие опасения премьер-министра Венгрии, высказанные им накануне вручения ультиматума Сербии. Граф И. Тисса не верил в нейтралитет Бухареста, равно как и в способность румынского правительства справиться с натиском воинственного общественного мнения страны. Единственным человеком, который мог бы решить эту задачу, по его мнению, был старый король9, отсутствие которого стало проявляться все более чувствительным для Вены образом.

С одной стороны, осенью 1915 г. из 86 тыс. лиц, подлежащих призыву в румынскую армию, под знамена встали 53 тыс. человек; с другой – все полки румынской пехоты, как действующие (№ 1-40), так и резервные (№ 41–80), были переведены с трехбатальонного на четырехбатальонный состав10. Эта мера могла существенно усилить возможности армии в случае мобилизации. Вскоре, правда, эти батальоны были расформированы, и вновь их ввели только перед вступлением Румынии в войну в августе 1916 г. Тем не менее этот акт не мог остаться незамеченным в Вене, так как именно румынское правительство снова попыталось добиться от Австро-Венгрии территориальной компенсации за свой нейтралитет.

Против этого категорически выступили военные и политики Дунайской монархии – они считали, что компенсация могла бы быть предоставлена только при условии вхождения Румынии в войну в качестве союзника Германии и Австро-Венгрии. У австрийского посла не было в этом вопросе разногласий со своим министром иностранных дел: «Румыны сунули бы такую компенсацию в карман, а позднее выступили бы против нас, чтобы добиться еще большего. Отказ от территории казался бы мне уместным ради военной поддержки, потому что раз Румыния выступила бы, это означало бы, что время ее колебаний прошло и что она прочно связала свою судьбу с нашей»11. Дело, конечно, было не только в нерешительности Бухареста.