– Не-е-ет!

За пределами комнаты раздались рыдания – дети поняли, что потеряли мать.

Говорят, что ребенок без отца – наполовину сирота, а без матери полный.

Шестнадцатилетняя Джаханара, пятнадцатилетний Дара Шикох, четырнадцатилетний Шуджа, четырнадцатилетняя Рошанара, тринадцатилетний Аурангзеб, семилетний Мурад Бахш, годовалая Хуснара и новорожденная Гаухара остались сиротами. Старшие уже взрослые, даже Мурад сурово хмурил брови, стараясь не плакать, только маленькая Хуснара просилась к маме, да Гаухара сытно почмокивала пухлыми губками. Она еще не сознавала ни того, что стала сиротой, ни своей вины в этом.

Джаханара оглянулась на братьев. Аурангзеб замер, в ужасе раскрыв глаза. Он словно силился что-то сказать и не мог. Не мог проглотить вставший в горле крик. Джаханара понимала брата, поверить в то, что матери с ними больше нет, невозможно. Это все равно, как если бы солнце вдруг закатилось и больше не вернулось на небо, не настало утро или после невыносимой жары не пошли живительные дожди. У нее самой из груди рвался крик:

– Не-ет!!!

Как Создатель мог отнять у них ту, которую любили все? Почему?!

Джаханаре хотелось обнять брата, прижать его голову к своей груди и плакать вместе с ним. Но стоило коснуться его руки, как Аурангзеб буквально оттолкнул ее, его подбородок дрожал, а губы наконец смогли вымолвить:

– Они… обещали, что она просто потеряет способность рожать… только способность плодить новых и новых наследников…

– Кто они? – Джаханара начала понимать, что брат как-то причастен к произошедшей трагедии. – Что ты сделал?!

А тот захлебывался от всхлипов:

– …Она сама говорила, что больше не может… больше не в силах носить и рожать детей… – Он словно сам себя в чем-то убеждал, не замечая сестру. – Я сам слышал… сам…

– Аурангзеб, что ты сделал?! – буквально тряхнула его Джаханара.

Тот наконец опомнился, глаза бешено сверкнули, сбросил руки сестры и, резко развернувшись, метнулся прочь из покоев.

Джаханара стояла, обмерев, не в силах поверить в виновность Аурангзеба. Нет, он просто не в себе, видно, услышал, как один лекарь сказал другому, что это последние роды для госпожи. Мать и правда жаловалась, что еще одних не вынесет, это слышала и Джаханара.

Девушка убеждала сама себя, что брат потрясен смертью матери настолько, что не вполне понимает, что говорит, что он спутал, решил, что врачи дали матери слишком сильное лекарство, облегчая боль…

От страшных мыслей ее отвлекла необходимость заняться делами. Помимо похорон Арджуманд нужно было еще присмотреть за новорожденной малышкой. Вот кому будет тяжело жить на свете, ей-то никогда не простят гибели матери. Джаханара вздохнула, однажды она спрашивала мать, есть ли вина младенца, если родившая его женщина погибла при родах. Арджуманд ответила, что нет, он старался сохранить свою жизнь, как сделал бы любой на его месте.

– Не любой, – возразила дочь.

– Только если он достаточно взрослый, чтобы понимать это. Иначе люди, рождаясь, не причиняли бы столько боли своим матерям.

– А я причинила тебе боль?

Арджуманд улыбнулась:

– Я забыла об этом, едва увидела твою улыбку. И любая женщина забывает, поверь. Счастье материнства стоит того, чтобы немного помучиться.

– Совсем немного?

И снова Арджуманд с трудом спрятала улыбку:

– Это не важно. Давая жизнь ребенку, об этом не думаешь. Хотя, конечно, боль помнишь и ждешь ее.

Мать знала, о чем говорит, она родила тринадцать детей. Джаханара поправила сама себя: уже четырнадцать… И больше не будет. Совсем не будет.

Неужели такова кисмет – судьба Арджуманд? Но почему?

– О, Аллах! Прости меня за сомнения в твоей мудрости, – зашептала девушка. – Нет, я не сомневаюсь, просто не могу поверить, что мамы больше нет с нами, она так нужна всем!

До самого погребения она старательно гнала от себя мысли о словах Аурангзеба, суетилась, о чем-то распоряжалась, с кем-то разговаривала, принимала выражения сочувствия и скорби, далеко не всегда искренние…

Но наступил вечер, когда Джаханара осталась одна. Малышка-сестра под присмотром кормилиц и нянь, а ее, несмотря на все возражения, отправили поспать. Девушка не спала две ночи, но и теперь сон не шел. Лежала, уставившись пустым взглядом в темноту, и вспоминала мать. Конечно, она никогда не забудет, сколько бы лет ни прошло, даже когда будут свои дети и внуки, Джаханара обязательно расскажет им об уме и терпении Арджуманд, ее умении думать о других, забывая о себе.

Неожиданно вспомнились слова Аурангзеба. Нет, не неожиданно, просто все эти часы Джаханара старательно гнала их от себя, а теперь они вырвались на волю.

Чем больше думала она, тем ясней понимала, что кто-то воспользовался доверчивостью Аурангзеба и отравил Арджуманд.

Подтверждение она получила на следующее утро. Увидев, как кормилице отдают крошечную сестренку, требующую молока, Аурангзеб зло фыркнул:

– Зачем ее кормить? Ее нужно выбросить со стены, она убила нашу мать! – голос Аурангзеба звенел металлом, слова были отрывисты, словно он не говорил, а камни бросал.

– А ты? – вдруг раздался сзади тихий голос Джаханары. – Тебя не надо сбросить со стены в ров с крокодилами?

Он резко повернулся, оказавшись лицом к лицу с сестрой. Глаза зло сверкнули:

– Меня?

– Ты вчера говорил…

Закончить фразу она не успела, Аурангзеб насмешливо фыркнул:

– Я говорил? Тебе привиделось, сестра. Или ты курила кальян? Опиум на тебя плохо действует.

Его непривычная многословность выдавала страх. Да, Аурангзеб боялся, чтобы не стало известно о его вчерашних неосторожных словах, и Джаханара испугалась этого страха. Даже загнанный в угол щенок может оскалить зубы и стать опасным, а ее брат опасен сам по себе. Он уже не щенок, еще немного – и превратится в пса-людоеда.

И Джаханара схитрила. Она удивленно распахнула глаза:

– Аурангзеб, что с тобой? Ты потерян из-за смерти мамы, но разве малышка виновата в этом? Она всего лишь хотела на волю и не виновата в том, что врач оказался беспомощен. Мама больше не могла носить и рожать детей, ты прав, но наша сестричка не виновата, что мама умерла, она такая же сирота, как и мы с тобой. Даже большая сирота, мы много лет знали любовь и доброту мамы, а она этого не узнает. Я скорблю из-за маминой смерти, но жалею и маленькую Гаухару.

Джаханара все говорила и говорила…

Аурангзеб посмотрел так зло, что Джаханара поняла: до своих покоев она, может, и дойдет, но до завтра доживет вряд ли.

Ужаснувшись, она невольно попятилась к выходу, а потом неожиданно для самой себя вдруг остановилась и вернулась к брату. Тот недобро усмехнулся: