– Да нет, это я так. Простая проверка. Тебе пора.

– Ладно. – Она быстро и резко ухватывает мой затылок, впиваясь пальцами в ушибленное место, притягивает мое лицо к своему и крепко целует меня в щеку – примерно как Салли две ночи назад, только этот поцелуй говорит: дальнейшее – молчанье.

И уходит к «воздушной скорой». У трапа ее ждет Генри Баррис. Видеть пристегнутого к носилкам Пола я, разумеется, не могу, и он меня тоже. Я машу рукой, дверь скользит и защелкивается, винты набирают обороты. Пилот в шлеме оглядывается, проверяя, все ли на месте. Кому я машу, непонятно. По периметру бетонного квадрата внезапно вспыхивают красные огни. Вихрь, удар горячего воздуха. Скошенная трава лепится к моим ногам, потом к лицу, к волосам. Песчинки пляшут вокруг, точно дервиши. Геройски хлопает красный конус. И вот воздушное судно отрывается, слегка приподняв хвост, от земли – выходит на орбиту, – двигатель включается на полную силу, и вертолет, словно космический корабль, взлетает и начинает быстро уменьшаться, сокращаться в размерах, все быстрее, быстрее, пока голубой горизонт и южные горы не растворяют его в лишенном блеска, непорочном свете. Чем и кончается все, все, что я натворил за сегодняшний день.

За несколько улиц от меня в призывном, мерцающем тепле раннего утра срабатывает, сокрушая безмолвие, автомобильная сигнализация. Бвуп-бвип! Бвуп-бвип! Бвуп-бвип! Я, сидя с газетой на крыльце дома 46 по Клио-стрит, поднимаю взгляд к лазурным небесам за ветвями платана, вздыхаю и жду, когда наступит тишина.

Я приехал сюда до девяти, снова в моей красной куртке «РИЕЛТОР», надетой поверх футболки The Rock, и теперь поджидаю Маркэмов, которые едут сюда из Нью-Брансуика. Что же, в отличие от большинства прежних моих встреч с ними долго возиться нам на этот раз не придется. Что обнадеживает – возможно.

Под конец вчерашних смутительных, если не полностью сокрушительных событий Ирв, добрая душа, отвез меня в Куперстаун, по дороге надрывно повествуя со скоростью миля в минуту о том, как ему хочется выбраться из имитаторского дела, тем паче что, по его мнению, основанному на тщательном анализе ситуации, развеселые, шапкозаки-дательские, долболомные денечки этой индустрии канули в Лету, и потому попытки сделать в ней карьеру глупы и безрассудны, а все свои козыри лучше держать при себе. Цельность – новая его капитальная, руководящая метафора – пригодна на все случаи жизни и подменяет собой никчемную синхронистичность (с которой никто еще далеко уйти не сумел).

Когда мы добрались в затененный, росистый час раннего вечера до «Зверобоя», парковка там оказалась забитой машинами новых постояльцев, а мой «форд» – эвакуированным, поскольку я больше не был проплаченным гостем и номер моей машины ни в каких списках не значился. Мы – я, Ирв и воскресшая Эрма – посидели в конторе эвакуаторов за «Полем Даблдэя», ожидая водителя тягача с ключами от обнесенной колючей проволокой стоянки, и за это время я успел позвонить кое-куда, а потом заплатил шестьдесят долларов, попрощался и одиноко отправился домой.

Второй, непростительно запоздалый звонок я сделал в «Рокки и Карло», оставив тамошнему бармену Нику сообщение для Салли, она должна была получить его, приехав из Саут-Мантолокинга. Помимо изобильных извинений, сообщение содержало инструкцию отправиться в «Алгонкин» (туда я позвонил первым делом), где для нее снят большой номер, поселиться там и заказать «обслуживание в номера». Позже, когда я проделал половину пути вдоль реки Делавэр и остановился в Лонг-Эдди, штат Нью-Йорк, мы поговорили, я рассказал ей о прискорбных событиях этого дня, о моих странных ощущениях и легко объяснимых надеждах, уже начавших к тому времени оживать во мне, после чего нам удалось изрядно впечатлить друг друга нашей серьезностью и возможностью взаимных обязательств, бывших, признали мы, по-своему «опасными» и «не лишенными сложностей», которых мы избегали в те одинокие месяцы, когда всего только «встречались». (И шут его знает почему. Мы же могли перерезать красную ленточку, махнуть рукой на всяческий бред собачий, проявить себя с лучшей стороны, и никакой трагедией, серьезным ущербом и большими неудобствами нам это не грозило.)

Джо и Филлис Маркэмы, когда я дозвонился до них, с мышиной смиренностью приняли мои слова о том, что дом Хаулайхена они упустили, что хороших и свежих идей у меня больше нет, что мне еще долго ехать домой, что мой и без того нездоровый сын получил, играя в бейсбол, без малого смертельную рану и вот прямо сейчас лежит под зловещим ножом хирурга в клинике «Йель – Нью-Хейвен» и, очень может быть, лишится зрения. Тоном я с ними разговаривал мрачным – медленно, подчеркивая окончательность каждой фразы: я-де прошел мою дистанцию до конца, совершил более десятка геройских попыток удовлетворить вас, вытерпел все ваши поношения, вылез без каких-либо обид из помойки, на которую вы меня выбросили, но через минуту-другую попрощаюсь с вами навеки. («Риелтор сдох» – так это называется на нашем жаргоне.)

– Послушайте, Фрэнк, – сказал Джо, неприятно постукивая по трубке кончиком карандаша в дешевом двухместном номере раританской «Рамады», – здравомыслящий, прямолинейный и готовый смириться с реальностью Джо, ни дать ни взять лютеранский священник на похоронах своей обнищавшей тетки. – Можем мы с Фил посмотреть съемный дом для цветных, о котором вы упоминали? Я понимаю, что в пятницу вышел из себя, вспылил. И наверное, должен извиниться перед вами. (За то, что аттестовал меня говнюком, пидором и жопой с глазами? Ну почему же нет, подумал я, хоть это и уподобило нас друг другу.) В Айленд-Понде есть одна цветная семья, они живут там со времен «Подпольной железной дороги». И все относятся к ним как к нормальным людям. Соня каждый день ходит на пару с их дочерью в школу.

– Скажи, что мы хотим посмотреть его завтра, – услышал я Филлис и понял, что в расстановке семейных сил произошли перемены, что в море разразился шторм.

Ну, в риелтерском деле перемены – это хорошо: переход от 100 процентов за к 150 против или наоборот – дело обычное, знак многообещающей нестабильности. Моя же работа состоит в том, чтобы придать ей видимость нормальности (и, если возможно, внушить клиенту: любой ваш идиотский выверт умнее всего, что мог бы придумать я).

– Джо, я рассчитываю вернуться домой около одиннадцати ночи. – Я устало прислонился к стеклу в окошке эвакуаторной конторы, клиенты все шли в нее и шли и дергали, дергали, дергали за шнурок дверного звонка. (Не было никакой нужды размахивать расистской дубинкой, объяснять Джо, что я предлагаю ему не «дом для цветных», а мой дом.) – Если я вам не позвоню, встретимся завтра в девять утра на крыльце сорок шестого номера по Клио-стрит.

– Сорок шесть, Клио, вас понял, – по-военному отрапортовал Джо.

– Когда мы сможем въехать? – спросила где-то на заднем плане Филлис.

– Захотите, так завтра утром. Там все готово. Только проветрить нужно.

– Там все готово, – коротко сообщил Джо.

– Слава богу, – снова услышал я Филлис.

– Думаю, вы это слышали, – сказал исполненный облегчения и малодушного удовольствия Джо.