– Никто из твоих одноклассников ничего не узнает. А если ты президент, – я с усмешкой выделила это слово, – школы, то на тебе лежит ответственность. Ведь тебя выбрали люди, так?

– Ну, предположим, так, – изящным жестом убрал Яр волосы со лба назад, видимо, порою даже не особо понимая, насколько артистичными бывают его движения. Мой взгляд почему-то зафиксировал выступающую косточку на запястье, чуть ниже которой висел простой черный резиновый браслетик.

– Тогда перед кем несешь большую ответственность – перед беззащитным человеком, которого обидели, или перед теми, кто обидел, но боится наказания? – с некоторым трудом оторвала я взгляд от его руки. Теперь я смотрела прямо в светло-зеленые глаза, в которых тонуло беспокойство.

Ярослав поерзал на стуле, вытащил руки из карманов, постучал по колену, потер шею. Ситуация его не устраивала, а остатки совести настойчиво барабанили в дверь с табличкой «Центр принятия решений».

– Просто скажи, что произошло с Полиной Масловой. Ее опять доставали ваши штатные барби? – очень непедагогично назвала я учениц.

Зарецкий повеселился, услышав про барби, и соблаговолил, наконец, открыть рот:

– Ты…. Вы же более чем прекрасно понимаете, Анастасия Филипповна, что практически в каждой социальной группе есть индивиды, которые позволяют издеваться над собой? В нашей школе это не так ярко выражено, но все же имеет место быть, Анастасия Ололоевна. Полина, – тут он понизил голос, видимо, опасаясь, что Маслова сможет услышать его, – девушка нормальная, но постоять за себя не в силах. У нас нет травли как таковой, но класс разделен на несколько частей, и та часть класса, к которой принадлежат, как вы выразились, барби, позволяет себе вольности по отношению к той части класса, к которой принадлежит Полина. Она нормальная, – вновь повторил он, медленно поглаживая большим пальцем подушечки остальных. – Умная, творческая, все такое. Но если к ней цепляются, не может постоять за себя. А я контролировать весь класс постоянно не могу, – он посмотрел на меня так сердито, как будто бы именно я виновата в том, что Зарецкий не может сдержать своих одноклассников. – И я не нянька. Я и так помогал, сколько мог.

Это звучало как оправдание.

– Ничего особенного сегодня не произошло, Анастасия Куровна, – его наглость уже зашкаливала, но я все равно оставалась спокойной, понимая, что сейчас мальчишку лучше не перебивать, иначе он мне потом ничего не расскажет. – Просто девчонки взяли дневник Полины и стали читать вслух. А она там в любви признавалась.

Я с удивлением заметила, что обычно бледные щеки парня слегка тронула розовая пудра смущения, даже шрам на скуле стал более виден.

– К тебе, что ли, признавалась? – смекнула я. – А ты услышал? Полина поняла, что теперь ты знаешь обо всем, и грохнулась в обморок?

Вот же подростки. И что у них за проблемы? Подумаешь, одноклассники узнали, в кого ты влюблена. Что здесь такого? Ты же не в преступлении признавалась, а в чувствах. Полина-Полина…

– А ты роковой вьюноша, Зарецкий, – хмыкнула я, про себя подумав – хорошо, что не произошло ничего действительно серьезного, драки например. Но я недооценивала степень отчаяния Полины, для которой эта выходка ее одноклассников стала почти приговором. – Пользуешься популярностью у женского пола.

– Ну, уж не то что некоторые, – нагло заявил он мне и добавил шепотом, явно провоцируя: – Сельдь под шубой – не самое популярное блюдо. Обычно предпочитают что-то другое.

– Суши, наверное, их все любят, – с намеком предположила я, вспомнив, с каким удовольствием почти все мои знакомые и друзья поедают это японское блюдо. Я не особенно их любила, кроме того, вкус настоящих японских суши с только что выловленной рыбой сильно отличался от того, что готовили у нас. – Только, говорят, что суши не всегда можно наесться. Да и глисты в сырой рыбке бывают. Ты ведь тоже любишь суши?

– Терпеть не могу, – удивил меня парень. Судя по тому, как он скривился, суши явно не входили в список его любимых блюд.

Я ничего не успела ответить Ярославу, которого в душе успела прозвать Сушиной, потому как к нам вышла одна из медсестер.

– С девочкой все нормально, – сообщила она. – От переутомления упала в обморок да от стрессов, видимо. Нервная очень. Сидит, плачет непонятно от чего. Ох уж эти выпускники! Все с ними не так, все не то. В прошлом году девочка такую истерику устроила, грозилась из окна прыгнуть, – пожаловалась женщина в белом халате мне. – Едва успокоили. А года два назад девчонка как узнала свои баллы по ЕГЭ, так тоже хлопнулась в обморок. – Она недовольно покачала головой. – В общем, ваша ученица пока у нас побудет, отдохнет. Освобождение от уроков, естественно, напишем.

– Хорошо, – совсем успокоившись, поднялась я с места. – Тогда мы идти можем? У нас урок идет уже пятнадцать минут.

– Идите-идите. И тебе, мальчик, спасибо, что помог, – сказала медсестра Зарецкому. Тот вяло улыбнулся и что-то вежливо ответил.

На урок мы возвращались вместе, но теперь впереди шел наш бравый рыцарь в школьной форме вместо доспехов. Если бы я на своей шкуре не ощутила вредный характер Енота, тоже думала бы, что он – хороший добрый мальчик. Как же!

– Зарецкий, – окликнула я его неподалеку от кабинета. Он молча обернулся.

– Присмотри за Полиной, раз она… нормальная, – вспомнила я слово, которым дважды Яр награждал одноклассницу.

– Постараюсь, – буркнул он и первым вошел в класс, в котором было достаточно шумно – ученики бурно обсуждали произошедшее. Ну, хотя бы все сидят по своим местам, и никто не бегает вокруг парт и не стоит на ушах. Даже Полинин рюкзак приволокли – положили на ее место. Рядом с рюкзаком лежал и дневник девочки.

– Анастасия Владимировна! – выкрикнул радостно Вшивков, заприметив меня. Остальные тотчас замолчали, а после почти одновременно что-то зашептали.

– С вашей одноклассницей все в порядке, – объявила я громко, встав у доски. – О том, кто довел Полину до обморока, будете разбираться со своим классным руководителем. Сегодня на литературе я замещаю Светлану Викторовну, потому что она плохо себя чувствует. Однако занятие будет проведено по плану – сегодня вы пишете сочинение.

По классу пронесся разочарованный гул.

– А Маслова-то придет на урок? – спросил кто-то.

– Не придет. Она отдыхает в медкабинете.

– А мы не успеем сочинение написать! Уже почти двадцать минут прошло от урока!

– Точно! Мало времени!

– Я не смогу так быстро написать! – тут же заголосили с разных концов класса. Почуяли, что можно попытаться отвязаться от сочинения.

– Нужно сказать спасибо своим одноклассникам, – холодно отозвалась я, не собираясь идти ни на какие уступки. – Если бы они не довели Полину Маслову до такого состояния, вы бы уже давно писали сочинение.

– Так давайте их и накажите, – недовольно заявил один из друзей Степана, глянув на надувшихся подружек-барби, которые поглядывали на меня с ненавистью. – Пусть пишут. Мы-то почему должны страдать?