— Куприяновы недалеко живут, — повторил Роман.

— Не наша лига, Рома…

— Десять минут хода.

Роман указал пальцем.

— Рома, тебе же Аглая сказала — у них у всех нервяк, — пытался я. — У них нервяк и обрезы под раскладушками. Они ждали атомную электростанцию, а получили убийство… Ты представляешь, как влияет убийство на атомные электростанции?!

— На Советской.

Роман упрям, уперся на пустом месте, какой ему смысл?

— Что-то устал, — сказал я. — Это все из-за погоды. Когда долго идут дожди, а потом резко солнце… Не переношу такие кувырки, в голове как на струнах играют, дзинь, дзинь…

Дистония. Теперь я в этом не сомневался. Еще немного, и она меня прикончит.

— Ладно, — поморщился Роман. — Я понял. Хорошо, Витя, хорошо, отдыхай…

Роман пошагал в сторону Советской.

Сука этот Шмуля. Какого его сюда занесло? Плясал бы себе, как все приличные дэнсеры, вон Паша Воркутэн не лезет никуда, живет безмятежно, в достатке, поехал на гастроли в Мончегорск, молодец. Этот же застрял. Вряд ли из-за Кристины, он, конечно, за нее зацепился, но не настолько, чтобы остаться в Чагинске.

Зачем он здесь.

— Рома, погоди…

Роман не останавливался, пришлось догонять.

— Что ты намереваешься у них спросить?

Роман шагал молча. И быстро, я едва за ним успевал — рассердился Роман.

— Ладно, Рома, ладно, я пойду с тобой сегодня. А завтра уеду.

Он не останавливался. Почему я должен еще и за этой истеричкой бегать?

Я сюда за этим приехал…

Роман попытался ускориться, но я не отстал.

— Она меня послала, — сказал я громко. — Кристина.

Роман остановился.

— Это тогда случилось… давно. Я в нее влюблен был. В детстве. Такая история… Романтика, все дела.

— И что? — спросил Роман.

— И ничего. Облом, вернее. Понимаешь, я…

Пассажирский на Кустанай. Я мог бы успеть. Даже сейчас, если побежать, то успею. Далекий, знойный Кустанай, арбузы… или дыни. Или что там растет, хурма, инжир. И ехать туда, наверное, неделю, валяться на верхней полке, есть бутерброды и не думать. Чувствовать, как по мере удаления от Чагинска все случившееся в последнее время размывается, утрачивает форму, исчезает и выцветает. Думать, что я больше никогда не увижу Механошина, Зинаиду Захаровну, Федора и Люсю из «Чаги»… чудесная неделя на верхней полке. А лучше не думать, лучше забывать. Да, не думать, пиво на каждой станции, вяленая рыба незнакомых названий, сушки, Кустанай — отличный город. Там наверняка был комбинат, глиноземный, или нефтеперерабатывающий, или белково-витаминный, или угольный разрез. Снял бы квартиру, коридор выкрашен зеленым, вид на трубы, смотрел бы, как они дымят. Бродил по центральным улицам, ел лепешки и кустанайскую молочку. Сходил бы на концерт монгольского металла, на выставку этнического эстампа, в музей Куратова, посетил бы рынок и барахолку, купил бы плешивый коврик с непонятными узорами.

В Кустанай. Там наверняка проблема с жарой, на ночь на окно следует вешать мокрую простыню, а под кроватью держать гирьку на веревке.

— Она мне давно нравилась, но я… не решался все. Ну, сам понимаешь, она же вон какая, а я, в принципе…

Задрот. Но это я не произнес.

— Однажды мне отец по пьяни двести рублей подарил. Я сначала хотел велик новый взять, но потом передумал и купил разной хрени — жвачек, кассет, два сникерса, прозрачную пластмассовую линейку, «Монтану» с музыкой. У тебя, Рома, была «Монтана» с музыкой?

— Нет, кажется.

— Твоя молодость, Рома, была ужасна. А у меня была «Монтана» и восемь мелодий в ней, и я на них возлагал серьезнейшие надежды. В Чагинске тогда калькулятора было не найти, а тут восемь мелодий! Я приехал, и дня два мы с Кристиной слушали «Монтану»… И я ее еще шоколадками угощал. «Бэд Бойз Блю» ей подарил на кассетах, четыре альбома. Думал, что это как-то… поменяет ее отношение…

Роман слушал.

Четыре альбома, две кассеты BASF, каждая по пятнадцать рублей. А Кристина сказала, что «Бэд Бойз» сопли сопливые, вот «Депеша» да, депешисткой оказалась.

Но кассеты взяла и записала на них своих «Депешей». А я эти «Басфы» год, между прочим, в упаковке хранил, сам писал на всякую корейскую фигню.

— Короче, жестокая любовь случилась, — сказал я. — С моей стороны. А Кристина не замечала. Хотя, думаю, замечала, тогда в этой дыре о BASF и мечтать не могли… Рассчитывал, хоть поцелуемся. Но она никак и никак, хотя я и старался… Ну и в один день решил немного форсировать.

Роман поглядел с сочувствием. Мне самому хотелось взглянуть на себя с сочувствием, каждый раз когда я вспоминал тот поход…

— Я ее в кафе пригласил. Тогда рядом с «Дружбой» был тир в старом вагоне, тир выгнали, а в вагоне кафе открыли. Кажется, «Утка»… Или «Будка»… У меня еще двадцать рублей оставалось, так что решил гульнуть…

Я зашел тогда за Кристиной, и мы отправились в «Будку». Я Кристине не сказал, что в кафе, пригласил погулять до РИКовского, а когда шли мимо «Дружбы», как бы невзначай увидел кафе и предложил. Она удивилась или сделала вид, что удивилась, уж не знаю.

Сам я в это кафе еще не заглядывал, но внутри там все обделали вполне себе — и барная стойка, и пара столиков, и кофеварка, и мороженный аппарат. Алкоголь, судя по обьявлению, в «Будке» начинали отпускать в семь вечера, а днем подавали мороженое, пирожные, молочные коктейли и кофе.

Посетители отсутствовали; за стойкой дежурила рыжая тетка в белом столовском халате, на меня поглядела крайне скептически. Мы с Кристиной вежливо поздоровались и уселись рядом с телевизором.

Я и раньше посещал кафе, но не с девушкой, а с ребятами. У себя на зимних каникулах мы ходили в «Лакомку», брали песочные пирожные и горячий шоколад, съедали и выпивали все и быстренько бежали домой — «Лакомка» располагалась на территории парковцев, они любили заглядывать в кафе, пробивать чужакам фанеру и обтрясать карманы. В Чагинске в рог, в принципе, задвинуть могли, но деньги никогда не отбирали; кроме того, я был с девушкой, а в Чагинске еще действовали старинные правила наезда, так что я не особо в эту сторону переживал.

Тетка не спешила к нашему столику, и тогда я сходил и взял меню сам. Оно разнообразием не порадовало, но цены оказались нормальные, к тому же я заметил в меню знакомое — молочные коктейли и пирожное «Эклер», это и заказал. Тетка принялась громко брякать принадлежностями миксера, и на эти звуки показалась вторая, не рыжая, но с ироничным лицом. Она ничего не делала, наблюдала из-за барной