Я знаю, что не смогу сказать Диего что-то в лицо, я думала, что я сильная, но я слабая. Если Алан думал, что я борцовская собака, то на самом деле я лишь мелкий тюфяк, которого носят в сумочке. Вырывая лист бумаги, я нахожу в ящике ручку и пишу, потому что вижу в только один выход – записка. Я знаю, какую боль может доставить лишь один лист бумаги, потому что сегодня таким человеком была я. Это эгоистично с моей стороны, но я пишу. Пишу ложь, которая должна заставить его отвернуться от меня, дав понять, что я не то, что мы были заранее обречены. Я убеждаю его, что всё в прошлом, что это лишь отношения на сексуальной почве, но сама не верю в то, что пишу.

Оставив дом бабушки и дедушки с тем, что мне нужно подумать, я вновь попадают под морозную вьюгу, бьющую в лицо, но я выбираю не такси, а идти пешком в надежде на то, что свалюсь с ног с болезнью, которая убьёт меня, ведь будущая жизнь не сулит быть сладкой.

Чемодан быстро забивается, и всё это время я реву. Слёзы бьют ключом из глаз. Я не могу остановиться, да и зачем? Я выплакиваю свою боль, потому что у меня нет другого выхода. И всё, о чём я могу думать – Диего. Ночи с ним. Дни с ним. Завтраки. Ужины. Тренировки. Свидания. Ссоры. Всё это огромным камнем давит на мою голову, благодаря чему я иду в свой собственный ад. Он будет ненавидеть меня, но со своей стороны я буду знать, что он счастлив и свободен. Буду знать, что руки моего отца никогда не дотянутся до него, потому что я собираюсь выставить условия, которые раз и навсегда лишат его этой возможности. Лишь в этом я нахожу утешение и оправдание своему поступку.

По пути, я заезжаю в университет и проскальзываю в тренерскую, дверь, в которую открыта. Пустой кабинет напоминает мне о втором разе. Закрывая глаза, я трясущимися руками кладу письмо на стол Диего под тактический план, который мы делали вместе. Когда люди говорят о том, как тяжело тем, кого оставили, они не думают о том, как тяжело тем, кто оставляет. Но я скажу: тем, кто должен оставить свой свет, свою жизнь, своё сердце, свою душу в виде другого человека – ещё хуже. Я знаю это по себе. Нет ничего хуже, чем вырывать собственное сердце из груди. Нет ничего хуже, чем отказываться от самого себя. А именно это чувство того, что ты мертв внутри, ощущает человек, который оставляет.

Телефон пятый раз верещит у меня в кармане, но я уже знаю, что это Оливер или Саманта, которые звонили до этого. Достав мобильник, я хочу отключить его, пока колёса чемодана стучат позади, но застываю. Одно имя из пяти букв способно заставить моё и без того распотрошенное сердце вновь разбиться. Жду, когда Диего скинет вызов, чтобы написать ему, но он вновь звонит. Я всё же дожидаюсь того момента, когда экран тухнет и быстро набираю слова: «Всё будет хорошо. Я люблю тебя». Мне больше нечего сказать, и я успеваю нажать кнопку отправить до того, как телефон выхватывают из моих рук. В следующую секунду он падает на плитку, а каблук отца впивается в экран.

– Правильный выбор, Грейси, – скалится отец, позади которого стоит Арчер и мама, только первый не в таком радужном настроении, как мама. Брови Арчера сведены на переносице, он явно гадает, почему я пришла.

– Не один ты ставишь тут условия, – сухо говорю я, впиваясь глазами в отца, – и если ты настолько глуп для того, чтобы не знать о возможности резервного копирования или простой памяти, где имена и номера наизусть, то тебе стоит поправить мозги.

– А у тебя есть выбор? – бросает он, игнорируя мои слова об облаке.

– А у Иви он разве был?

Моё упоминание сестры не остаётся бесследным. Лицо отца вмиг приобретает багровый оттенок. Он явно ведёт дебаты внутри себя. Спустя минуту, он надевает маску равнодушия.

– Какие к чёрту условия ты ещё придумала?

– Ты никогда не тронешь Диего. Ты забудешь о нём и о его семье.

– Иначе что?

– Иначе тебе придётся заводить третьего ребёнка. И не факт, что он не станет Иви или мной.

– Дальше что?

– Ты меня слышал?

– Я соблюдаю твои условия до тех пор, пока ты соблюдаешь мои, – шипит он, создавая спокойный вид, словно мы болтаем по душам, – твои бродяжные друзья отправляются туда же.

Ничего не отвечая, я глотаю ком и следую за родителями, которые довольные собой, вышагивают по аэропорту считая остальных пассажиров за челядь и грязь под ногами. Арчер не торопится догонять их, он идёт в ногу со мной, в то время как я хочу избавить себя от его лица. Неизвестно, сколько ещё я должна буду видеть его в своей жизни, и портить отношения с человеком, который когда-то, но поддерживал меня – не лучшая идея, кроме того, у меня больше никого нет.

Каждая минута моей жизни теперь напоминает пытку и растягивается в вечность. Кажется, что время оцепенело, оно больше не бежит вперёд, как делало это тогда, когда я проводила его наедине с Диего. Я больше никогда не коснусь его, а он меня. Я больше никогда не услышу его голос. Я больше не имею права связываться с ним, иначе собственноручно поставлю крест на его жизни.

– Грейс, что он имеет в виду? – шепчет Арчер, когда родители сидят за нашими спинами и поднимают бокалы в знак своей победы, пока обслуживающий персонал кружит и порхает над ними, словно их не двое в частом лайнере, а целый эконом-класс.

– Не трогай меня, – не глядя на него, сквозь зубы отвечаю я, смотря в иллюминатор.

Пока Арчер вновь начинает шептать просьбу объясниться, я закрываю глаза и смахиваю первые слёзы. Моя жизнь уничтожена. Я уничтожена. Раздавлена. Убита. Я так рада, что успела раскрыться перед Диего. Рассказать ему об Арчере, о своей жизни. Это помогло мне сделать новый глоток свежего воздуха. Но какой сейчас от этого толк? Наверно только тот, что Диего понимает то, что я тоже открыла для него свою душу. Воссоздавая его образ в голове, я сама того не понимаю, как вслух шепчу:

– Я люблю тебя, прости меня. Господи, пожалуйста, я так люблю тебя…

– Грейс, – мою руку нежно сжимают и трясут, и я на выдохе произношу одно имя.

– Диего…

Глаза тут же открываются, когда я нахожу не любимые карие, преходящие в чёрные, а голубые, принадлежащие Арчеру.

– Я сказала, убери руки от меня, – фыркаю я, скидывая его ладони и смахивая собственные слёзы.

– Ты же знаешь, что можешь рассказать мне, я буду рядом, и я понимаю, что ты любишь его.

– Что ты хочешь услышать? – шиплю я, не позволяя пробиться сквозь свою браню.

– Грейс, – выдыхает он, словно это его отрывают от самого дорого, словно это он жертвует собой ради кого-то. Едва сдерживая свою неприязнь, я продолжаю сверлить Арчера взглядом, – в жизни так не бывает.

– Что?

– Не всегда люди могут быть вместе.

Кажется, что он сказал всё, но посмотрев за мою спину, где родители выпивают за моё поражение и свой успех, он вновь переводит взгляд на меня.

– В нашем случае так не бывает, Грейс.

Задержав взгляд на Арчере, я вновь обращаю его к пушистым облакам, где перед глазами ускользает и рассеивается всё то, что я обрела в Америке: друзей, семью, любовь, себя.