– Что ты слышишь, Данио? – спросила девушка.

– …А?

– Прислушайся, – прошептала она. – Что ты слышишь?

Подумав, что это странная игра, уже решительно встревоженный Данио наклонил голову и прислушался, как было велено. В Последней Надеже было тихо, как на кладбище, но это нормально для неночи. Большинство людей уже разошлись по домам и сидели у очага с бокалом в руке. Мужчина услышал ворчание верблюдов в конюшне гарнизона. Собачий лай вдалеке. Рев неночного ветра и шум прибоя.

И пожал плечами.

– Ошобо ничего.

– У тебя в зале шестьдесят человек, Данио. Какими бы благочестивыми слугами Всевидящего они ни были, разве эти ребята не должны вести себя немного голосистей?

Данио нахмурился. Теперь, когда она об этом упомянула, он заметил, что в пабе действительно стало значительно тише, чем должно быть. Он не слышал ни одного требования выпивки или крика с жалобами с тех пор, как вышел покурить…

Ну, вернее, постоять рядом, пока она курит.

Девушка вытянула все остатки из сигариллы, бросила окурок к ногам и раздавила пяткой. А затем, опустив руку в рукав, достала длинный стилет, который мог быть изготовлен только из могильной кости. Загривок Данио вздыбился, руки поднялись, и из нервного состояния он перешел прямиком к паническому. Девушка подошла ближе, и он съежился у стены. Потянувшись к ремню, она достала стеклянный шарик – гладкий, маленький и совершенно белый.

– Што это? – спросил Данио.

– «Синкопа». Вчера у меня был таких полный мешок. А теперь остался один.

– Г-где вще оштальные?

– Растворила их в бульоне, который ты готовил на ужин.

Данио рискнул оглянуться через плечо на паб. Тихий, как могила.

– И вот в чем наша проблема, – продолжила девушка. – Ты должен был отнести ужин в гарнизонную башню после того, как подал его здесь. А затем должен был вернуться и обнаружить каждого солдата под своей крышей уткнувшимся лицом в миску.

– …Ты их ушыпила?

Девчонка посмотрела на стилет. Снова на Данио.

– Ненадолго.

Трактирщик попытался заговорить и обнаружил, что его язык приклеился к небу.

– Но поскольку ты больше не подаешь там ужин, мне потребуется отвлечение, – сказала она. – Так что советую подняться наверх и собрать все ценное, что у тебя хранится в этом… без сомнений, прекрасном заведении.

Данио наконец обрел дар речи.

– Пощему? – выдавил он.

Девушка протянула ему коробок на ладони. Медлительный глаз Данио догадался обо всем быстрее, чем остальные части его тела, и значительно расширился. Его слова больше походили на хрип.

– О нет…

– Если выживу, то позабочусь о том, чтобы Красная Церковь компенсировала тебе все убытки. Если нет… – девушка пожала плечами и одарила его сухой улыбкой. – Что ж, тогда прими мои извинения.

Она уставилась на Данио, коробок заискрился в руке.

– Лучше поспеши. Скоро здесь будут сгорать не только секунды.

Золотое вино в погребе Данио сложно было назвать винтажным. Честно говоря, оно больше походило на разбавитель для краски, чем на виски. Без ведома своих постояльцев Данио использовал его раз в год для чистки кастрюль, и после этого они всегда сияли. Но есть чудесная особенность у любого спиртного, вне зависимости от качества продукции или мерзости вкуса…

Оно прекрасно горит.

От крыши «Старого Империала» уже поднимался огонь, когда Мия направилась к гарнизонной башне, крадучись обошла конюшню и подошла к задней стене. Высота башни составляла около девяти метров, и на верхних этажах отсутствовали окна – Мия была почти уверена, что именно там прячут Духовенство и лорда Кассия. Она предполагала, что они находились в том же состоянии, что и во время дороги из горы – связанные и с кляпами во ртах, – но ей нужно было убедиться. Девушку сильно превосходили числом, и она плохо знала территорию башни. Сжечь большинство людей Рема заживо, чтобы всех отвлечь, казалось неплохим способом убить двух зайцев одним выстрелом.

Или шестьдесят, как в данном случае.

По правде говоря, Мия даже не знала, растворится ли «синкопа» в бульоне Данио, но решила, что лучше попытаться, чем просто ворваться в «Империал» и начать кидаться горстями чудно-стекла. В воздухе слышался тяжелый запах горящей плоти, дым поднимался извивающейся колонной к опаленному солнцами небу, но если девушка и терзалась чувством вины за то, какой судьбой она одарила люминатов, его быстро раздавила мысль о Трике и остальных, кто умер в недрах горы.

Мия была уже где-то на полпути к вершине башни, когда легионер наверху забил тревогу в тяжелый бронзовый колокол и проревел: «Пожар! Пожар!» Жители Последней Надежды выбежали за двери, центурион Гарибальди вывалился на улицу и выругался, а Мия перелезла через зубчатые стены и перерезала дозорному глотку от уха до кровавого уха.

Набросив на себя тени, она открыла люк в полу прежде, чем его тело рухнуло на пол. Мия прыгнула на этаж ниже, обнаружила койки, шкафчики и сонного легионера, встающего с матраса, чтобы проверить, что там за шум. Ее гладиус приковал его обратно к кровати, и девушка накрыла лицо солдата окровавленным одеялом, тихо нашептывая молитву Нае. Прокравшись по лестнице вниз, она выдохнула тихое ругательство, увидев этаж пустым, как и общую комнату ниже. Затем Мия выглянула в окно и увидела четырех легионеров, стоящих на стреме у двери, – похоже, Рем, Гарибальди и остальные побежали в «Империал». Оставалось лишь одно место, где можно было поискать пленников. Мия открыла люк в погреб и прокралась во тьму.

Две аркимические сферы отбрасывали слабое сияние на бочки с вином, полки, деревянные столбы и сбившихся в кучку людей. На перевернутом ящике сидели трое люминатов, шушукаясь над колодой карт. Когда Мия вошла, все обернулись. В погребе было слишком темно, чтобы что-либо видеть под плащом из теней, поэтому она откинула его и швырнула одну из последних ониксовых сфер. В центре карточного стола поднялся столб дыма, монеты и напитки слетели на пол. Мия спрыгнула с лестницы, достав клинки, и молча сделала выпад в сторону ближайшего мужчины.

Хотя свет был тусклым, девушка все равно почувствовала их тени и пригвоздила три пары сапог к полу. Несмотря на удивление, главный солдат боролся отчаянно, называл ее еретичкой и обещал, что вскоре Мия встретится со своей Черной Матерью. Но сколько бы он ни болтал, довольно скоро солдат упал с ее клинком в животе, прижимая руки к проколотой кольчуге и зовя собственную мамашу. Его кровь окрасила каменный пол алым. Мия метнула несколько ножей во второго мужчину, и два из них попали в цель. Третий попытался сбежать, завозившись с пряжками сапог, но Мия встала у него за спиной и вонзила кинжал ему между ребер; клинок разорвал кольчугу, и лезвие вышло из груди. Солдат бесшумно упал, его глаза с обвинением смотрели в потолок.

Мия закрыла их, прошептав очередную молитву.