Джеральдина уставилась на меня своими очаровательными голубыми глазами, моргнула один раз, посмотрела на рогалики, а затем снова разразилась смехом.

Я решил, что это мой сигнал взять один, и потянулся за ним, но она вцепилась в мои чертовы пальцы, как собака, охраняющая жевательную игрушку, и я был вынужден снова отдернуть их.

Тори звонко рассмеялась, снова повернувшись в сторону тюрьмы, и устремилась впереди нас, оставив меня препираться с Джеральдиной о судьбе этой гребаной выпечки, которую она берегла, как Дракон сокровища.

К тому времени, как мы добрались до приземистого деревянного здания, меня ударили по голове рогаликом, обозвали по меньшей мере восемнадцатью различными видами оскорблений на рыбной основе, и я был почти уверен, что сегодня вечером меня также трахнут. Все это было чертовски запутанно, а я все еще ворчал, что хочу есть, в то время как Тори даже не удосужилась взять второй рогалик после того, как съела первый.

Охранники, дежурившие у деревянной тюрьмы, вскочили на ноги, заметив Тори, и все пятеро низко поклонились, даже когда она убедительно попросила их этого не делать.

— Джеральдина, ты можешь им сказать? — в отчаянии спросила Тори, когда они отказались приподняться без ее разрешения. Тори, в свою очередь, отказалась дать им разрешение подниматься, сославшись на то, что она не хочет иметь власть приказывать им делать что-либо подобное.

— Что ж, миледи, это небольшая головоломка. Они хотят оказать тебе честь, поклонившись, но ты воспринимаешь этот поклон как оскорбление, что, в свою очередь, вызывает у них желание задобрить и оказать тебе большую честь, поэтому они склоняются ниже, но ты не выглядишь успокоенной этим, поэтому у них не остается выбора, кроме как склониться еще ниже и…

— Я просто войду и оставлю это дерьмовое шоу разыгрываться без меня, — прервала ее Тори. — Но если мы сможем избежать подобного в будущем, то это будет замечательно.

Она закатила глаза на охранников, которые в этот момент практически валялись в грязи, их растерянность и отчаянное желание угодить ей наполняли воздух. Тори взяла еще пару рогаликов с тарелки и сказала Джеральдине предложить остальное охранникам, как только им удастся самостоятельно оторваться от земли, и подбородком указала мне, чтобы я следовал за ней внутрь.

— Ты знаешь, что ты не моя королева, не так ли? — прорычал я, преследуя Тори. — И я хотел получить немного тех рогаликов, которые ты только что раздала этому сброду…

— Шшш. — Тори затолкала один из рогаликов, который только что взяла, мне в рот, прервав мою тираду, а затем протянула мне второй. — Ты действительно становишься стервозным, когда голоден.

Я бы поспорил с ней по этому поводу, но я уступил требованиям своего желудка и стал жевать, а звук Джеральдины, утешающей растерянных бунтарей, последовал за нами в темноту маленького здания.

Здесь не было предпринято никаких усилий, чтобы обеспечить комфорт; это была просто деревянная коробка с единственным окном, пропускающим минимальное количество света. Единственным предметом в здании была огромная ночная железная клетка, в которой находилась единственная нимфа, взятая нами в плен после нападения на руины.

Тори создала факел с помощью своей магии земли, зажгла его искрой огня и погрузила другой конец в землю рядом с нами, грязь поддерживала его, а мерцающее пламя освещало Мигеля в его клетке.

Мой дар вспыхнул, когда я попытался понять нимфу, выяснить его мотивы и замыслы, которые он мог скрывать, но все, что я смог уловить от него, это бесконечное облегчение, много грусти и искру надежды, которая разгоралась все ярче, пока он рассматривал своих гостей.

— Вы пришли, — сказал он, поднимаясь на ноги из грязи, где он лежал. Он отряхнул свою одежду и попытался пригладить пучок редеющих темных волос на голове, смущение вырывалось из него, по мере того как он переводил взгляд с Тори на меня.

— У нас есть вопросы, — просто сказала Тори, ее глаза переместились на клетку, а губы сжались. — Садись.

По щелчку ее пальцев из земли выросли три табурета: два по нашу сторону прутьев для нас и один внутри для него.

Мигель опустился на табурет со вздохом, сцепив руки на коленях, борясь с желанием заговорить, уважение и смирение добавились к смеси эмоций, которые я уловил в его словах. Он не пытался скрыть от меня ничего из этого, и я не был уверен, что он вообще способен это сделать. В любом случае, я расслабился, не ощущая здесь ни угрозы, ни признаков обмана.

— Я исследовала темную магию, — сообщила Тори, вкрадчиво, как бык, как и всегда. — Старую магию. Ту, что появилась до Пробуждения нашего рода.

— Sí7. Нимфы издавна были слугами тьмы, — кивнув, сказал Мигель. — Хотя темным его называл только ваш род. По крайней мере, так было, пока тени не были запятнаны.

— Как запятнаны?

— La Princesa de las Sombras.

— По-английски, пожалуйста, — пробурчал я, и его глаза метнулись ко мне, дрожь страха покрыла мой язык, когда его эмоции снова сменились.

— Извините. — Мигель опустил голову. — Они были запятнаны Принцессой Теней. Лавинией. После того как она была изгнана в их царство и ее проклятие проникло в него.

— Так ты говоришь, что до того, как она вошла в царство теней, все было по-другому? Как? — спросил я.

Мигель колебался, страх и неуверенность обволакивали меня, как шелковая перчатка, гладящая по щеке.

— Я хочу быть честным с вами, — сказал он. — Но… на кону не только моя жизнь. Есть и другие, которых я должен защитить.

— Другие, которые не хотят следовать за Лавинией? — спросила Тори, наклонившись вперед на своем табурете, и я мог сказать, что она угадала правильно по изменению эмоций Мигеля.

Он кивнул. — Ты клянешься, что не причинишь им вреда? Они никогда не охотились на фейри, никогда не крали магию. Те немногие из них, кто обладает хоть какой-то вашей силой, были одарены ею так же, как и наши сородичи в давние времена. Добровольно отданные фейри, уже стоящими на пороге смерти, и теми, кто ждет, чтобы перейти за Завесу, будучи готовыми расстаться со своей силой.

Я нахмурился, недоумевая, почему умирающий фейри согласится на то, чтобы нимфа лишила его магии, но Тори заговорила раньше, чем я успел.

— Я никогда не нападу ни на кого, кто первым не нападет на меня или на это королевство, — поклялась она, и эти слова прозвучали властно. — Мы с сестрой не питаем пристрастия к войне или смерти, кроме борьбы за свободу, которую каждый заслуживает от тирании.

Мигель снова развел