— Несколько дней тому назад мы с Марией Леоновой посетили русскую церковь и познакомились со священником. Надо ему позвонить. Поручим это Бремхоллу. Барл, — Аллен повернулся к Бремхоллу и увидел, что тот стоит к нему спиной, а плечи его дрожат от плача.

Все было как во Владивостоке, Муроране и Сан-Франциско. Два воспитателя по обе стороны трапа держали в руках списки и отмечали детей, покидавших судно. И этому очень помогал жетон, висевший на шее каждого мальчика и девочки. Свой личный номер они помнили так же хорошо, как собственный день рождения.

Двадцатиместные открытые автобусы долгой чередой двинулись от пирса Джерси-Сити к острову Стейтен-Айленд. Каждый колонист сидел в отдельном кресле и чувствовал себя не только пассажиром, но и зрителем. Казалось, не они едут через город, а он надвигается на них — огромной и пестрой панорамой, состоящей из нескончаемого числа окон, автомобилей и пешеходов.

Барл Бремхолл находился в головном автобусе, а Райли Аллен — в машине, замыкавшей колонну. Он все еще продолжал держать в руке листок, который ему вручили за минуту до того, как они тронулись в путь.

На листке было несколько цифр.

С парохода высадилось 778 детей (428 мальчиков и 350 девочек), 84 русских учителя и воспитателя (10 мужчин и 74 женщины), 16 американцев (11 мужчин и 5 женщин) и 77 служащих, бывших военнопленных. Всего около тысячи человек. И, конечно, Федя Кузовков. Но он оказался среди встречающих.

Автобус сменился паромом, а яркие улицы — мутной водой Гудзона. Над рекой висело блеклое небо. Встречный ветер доносил незнакомые запахи. Дети забавлялись, бросая чайкам недоеденные булки. Но птицы не отставали, требуя все нового корма.

Дети тоже были ненасытны. Однако им хотелось другого — новых впечатлений. К счастью, их было предостаточно. Воспитатели вслед за детьми перебегали от борта к борту, проявляя такое же любопытство, как и их воспитанники.

Паром встретила огромная толпа, куда многочисленнее, чем на месте швартовки «Йоми Мару». Не прояви американские солдаты решительности, детей расхватали бы, а кого-то, возможно, и увезли.

Петя Александров цветам и подаркам предпочел свежую газету, которую ему протянул какой-то старичок.

— Посмотри. Это наша главная эмигрантская газета «Новое русское слово». Там написано и о вас.

Мальчик, уже давно не державший в руках газету, стал здесь же ее читать, несмотря на толчки слева и справа. На передней странице он увидел крупный заголовок «Добро пожаловать, молодая Русь». А ниже — статью редактора:

«Партия детей, вырванных из недр сердитой, взбушевавшейся России, несется по морям, океанам, новым и старым странам.

Россию бьют — детей приласкали. Россию оставили как зачумленную — детей окружают попечением.

Но для нас, заброшенных на чужбину, эти дети — часть России, которую мы любим и обожаем.

Для нас нет двух России. Она для нас одна. И в лице приезжающих сегодня детей мы приветствуем ее самые нежные побеги».

Пока Петя читал, старичок терпеливо стоял рядом, с интересом рассматривая мальчика. Он неосознанно выделил его среди сотен детей. Другие колонисты шумели, без устали передвигались с места на место. Этот же подросток стоял одиноко и опустив голову. Что-то печалит его сердце, подумал он. Наверно, этот мальчик более впечатлителен, нежели его товарищи, и сильнее скучает по дому.

— Давай знакомиться, — сказал старичок, когда Петя опустил газету. — Меня зовут Леонтий Федорович. Уже четырнадцать лет, как я из России. Но американцем так и не стал. Хотя внешне, как видишь, ничем не отличаюсь от коренного жителя.

Теперь настал черед Пети внимательно взглянуть на нового знакомого. В глазах мальчика он и в самом деле выглядел настоящим американцем. Сюртук в полоску, широкополая коричневая шляпа, золотая цепочка, короткая борода и трость, служившая скорее не для опоры, а чтобы занять руки.

— Я сюда пришел с друзьями, — сказал Леонтий Федорович. — И мы решили, что каждый выберет себе двух-трех детей и возьмет под свою опеку на все время вашего пребывания в Нью-Йорке. Красный Крест предусмотрел много развлечений и экскурсий. А мы вам покажем другой город. Вы сможете провести время в семье, увидите, как здесь живут простые люди. Но ты еще не назвал свое имя.

— Александров Петя.

— Говорят, вы все из Петрограда?

— А я из Гатчины.

— Это по Балтийской дороге?

— Откуда вы знаете?

— Моя тетка жила там. Я к ней несколько раз ездил в гости, когда был таким же, как ты. Помню, недалеко от вокзала — царский дворец. Он стоит на месте?

— А куда ему деться?

— Кто знает… Говорят, большевики все рушат.

— Враки это все.

— Из вашей семьи ты здесь один?

— Я с сестрой.

— Она старше тебя?

— Моложе. Через три недели ей исполнится десять лет. Но мы уже будем в море.

— За мной подарок. Что ей нравится?

— Куклы. У нее уже целая коллекция.

— Такой, какую я подарю, у нее еще нет. А как зовут сестру?

— Лена.

— А почему вы не вместе?

— Лена в больнице.

— В больнице?

— Да. Ее доставили туда прямо с парохода. Я еще спал.

— Где эта больница?

— Не знаю. А почему вы спрашиваете?

— Мы проведаем твою сестру. Кроме того, у меня есть знакомые врачи.

Петя обрадовался:

— Это возможно?

— Конечно. Но ты должен попросить разрешение. А хочешь, я поговорю с вашим воспитателем?

— Хорошо бы. А вот он и сам идет.

— Как его имя?

— С вашего позволения, Симонов Георгий Иванович, — ответил вместо мальчика воспитатель. — Извините, я еще издали услышал ваш вопрос.

— А я — Леонтий Федорович Столяров.

— Очень приятно. Но я вынужден прервать вашу беседу с моим воспитанником. Нам пора ехать дальше.

Петя вернул Леонтию Федоровичу газету.

— Оставь себе. Буду приносить газеты каждый день.

— Вот хорошо! Я сохраню их и привезу в Россию. Папе будет интересно узнать, как нас встречали в Америке.

Леонтий Федорович сделал Пете едва заметный знак, чтобы он оставил его с воспитателем наедине. Петя понял намек и направился к автобусу.

— Сестру этого мальчика, — сказал он, — отправили в больницу. У меня машина. Я могу ему помочь проведать ее.

Симонов — один из немногих, кто знал о смерти Лены Александровой. Но сообщить об этом даже чужому человеку было нелегко.