на тяжёлые обстоятельства, в которых он находился, образ прекрасной Катарины Карнаро не покидал его. Между тем французский король изъявил желание видеть его, и он с вооружённой свитой вступил во дворец, который столько лет принадлежал его фамилии, чтобы вести переговоры с победителем.

Неаполь, одарённый всеми благами южной природы, избытком вина и прекрасных плодов, расположил к неге и излишествам непривычных чужестранцев, представляя для них ежедневно новые неиспытанные наслаждения. Такая жизнь в самом непродолжительном времени усыпляюще подействовала на французского короля и его войско и вызвала стремление к скорейшему окончанию войны.

Карл VIII хотел заставить принца Федериго отказаться от всяких притязаний на неаполитанскую корону и предлагал ему взамен герцогство внутри Франции.

Это предложение было в высшей степени заманчиво для принца, так как давало ему надежду на исполнение самых заветных желаний его сердца. Он так живо представил себе счастливую жизнь с Катариной Карнаро в своём новом герцогстве, что почти не обратил никакого внимания на слова своих спутников, которые умоляли его не отказываться от своих прав на Неаполь. Он просил короля дать ему время на размышление и воспользовался им, чтобы послать гонца в Рим к Шарлотте Лузиньянской.

Посланный вернулся с лаконическим ответом, что принц Федериго должен обратиться по своему делу к сенату Венецианской республики.

Этот ответ был слишком ясен для принца. Мысль, что Катарина страдает из-за любви к нему и что, быть может, Венеция наказала свою непокорную дочь строгим заключением, ещё больше укрепила его решимость принять предложение французского короля. Поэтому он отправил посольство к венецианскому сенату с формальным сватовством и заявлением, что он намерен принять предложение Карла VIII и, если Венеция отдаст ему руку Катарины Карнаро, он немедленно отправится со своей супругой в новое герцогство.

Но во время войны события совершаются быстрее, нежели когда-либо. В Венеции только что выбрали нового дожа, и древняя церемония его обручения с морем в данный момент поглотила общее внимание и отодвинула все дела на задний план.

Это празднество совершалось ежегодно в день Вознесения. Дож садился в пышно убранную и разукрашенную галеру «Bucentauro» и в сопровождении иностранных посланников, при звуках музыки и приветственных криках бесчисленной собравшейся толпы выезжал в Адриатическое море, где бросал в воду золотое кольцо. Затем следовали всевозможные народные увеселения, служившие заключением этого торжественного дня, который считался одним из важнейших праздников республики.

В то время как принц Федериго ожидал ответа из Венеции, Карл VIII, потеряв терпение, приказал короновать себя неаполитанским королём.

Наконец вернулось посольство из Венеции с ответом от сената, который наотрез отказывал принцу в руке Катарины Карнаро. Вместе с тем получено было официальное известие, что по инициативе нового дожа образовалась лига всех государств Северной Италии с целью изгнать из страны французского короля и снова восстановить арагонскую династию на неаполитанском престоле.

Таким образом, все желания и надежды двух любящих сердец были принесены в жертву политическому расчёту. Италия решилась соединить свои силы. Венеция заключила договор с папой и испанским правительством; к этому договору примкнули мелкие республики и герцог Миланский. Последний пришёл к убеждению, что Италия, соединённая общим бедствием, предоставляла больше ручательств в будущем, нежели французский король, который давал много обещаний, но не выказывал ни малейшего желания привести их в исполнение.

Мечта об идиллическом счастье с Катариной среди осчастливленных подданных исчезла для принца Федериго, так как сила обстоятельств толкнула его на иной путь. Во всём неаполитанском королевстве со дня на день усиливалось недовольство против нового французского правительства, тем более что Карл VIII раздал лучшие доходные места своим приближённым и постоянно нарушал права местного дворянства. Таким образом, Федериго должен был заглушить в себе все личные стремления и посвятить свои силы будущему родины.

Венеция стояла во главе новой лиги, и поэтому до тех пор, пока неприятель не был изгнан из страны, принц Федериго не мог идти наперекор могущественной республике и выполнить какое-либо предприятие без её согласия.

Карл VIII был сильно встревожен доходившими до него слухами об итальянской лиге, потому что неприятель, сосредоточив свои силы, мог отрезать ему обратный путь, и он очутился бы с войском в безвыходном положении. Ввиду этого он должен был удалиться из Неаполя прежде, чем неприятель успеет собрать свои войска и приготовить их к бою. Опасность была бы далеко не так велика, если бы германский император Максимилиан не обещал помощи своему зятю Лодовико Моро и испанский король Фердинанд Католик не примкнул к лиге. Хотя папа в знак своего расположения послал в подарок французскому королю золотую розу, но он, видимо, всё более и более склонялся к союзу с остальными итальянскими государствами. В этих условиях приходилось дорожить каждым днём, и Карл VIII стал готовиться в обратный путь.

Он оставил часть своего войска в Неаполе и двинулся к Риму. На этот раз папа отказался от свидания с ним, так что кардинал Санта-Анастазия, архиепископ Кентерберийский, принимал в Ватикане французского короля, который остался на один день в Риме и поспешил в Тоскану.

Однако Карл VIII, прежде чем покинуть Италию, вынужден был дать единственную битву, ознаменовавшую его поход. В долине Таро, близ Форнуово, в том месте, где горы постепенно понижаются к Пармезанской равнине, он встретил союзные войска, которые были вчетверо сильнее его армии и намеревались отрезать ему путь. Но он остался победителем в последовавшем затем сражении, в котором, по свидетельству историков, погибло не менее трёх тысяч итальянцев, между тем как французы потеряли всего около двухсот человек. Был один момент, когда жизнь Карла VIII подвергалась большой опасности, но он пробился сквозь ряды неприятеля, который не решился долее удерживать его.

Битва при Форнуово прославила французский способ ведения войны и отразилась на ходе дальнейших событий.

Со времени вступления французов в страну во многих местностях Италии появилась чума, которая составляет неизбежное следствие скопления больших масс войска в населённых пунктах. Естественно, что в более значительных городах эпидемия должна была свирепствовать с особенной силой в узких и грязных улицах, в которых были скучены евреи; но простой народ по своему недомыслию приписал им всё зло, смешав причину с последствиями. К этому присоединились грубые страсти: ненависть к евреям, зависть и алчность, которые одновременно вызвали в нескольких местах народные возмущения, ознаменованные дикой жестокостью и сценами убийства и грабежа.

Знатные люди, лучше понимавшие положение вещей, при первом появлении чумы переезжали из многолюдных городов в свои поместья, где воздух был менее наполнен миазмами. Страх заразы особенно господствовал при папском дворе и послужил предлогом, чтобы святому отцу и его