окружающим удалиться из Рима вслед за известием о приближении Карла VIII.

Лукреция Борджиа воспользовалась общей боязнью чумы, чтобы вывести своего мужа из затруднительного положения, в котором он должен был снова очутиться при вторичном вступлении французского короля в Рим. Папа Александр находился всецело под влиянием окружавших его женщин; поэтому Лукреция обратилась к их помощи, чтобы достичь своей цели. Расчёт её оказался верным, потому что сам папа, ввиду чумы, приказал ей выехать из Рима вместе с её матерью Ваноццей, прекрасной Джулией Фарнезе и синьорой Адрианой Орсини. Муж Лукреции, Джьованни Сфорца, должен был сопровождать дам и оставаться в Пезаро для их охраны до нового распоряжения.

Ваноцца Катанеи с некоторого времени опять принадлежала к папскому придворному штату. Благодаря щедрости Александра VI она была богатой женщиной и не только владела несколькими домами в Риме, но и виноградниками в окрестностях. Она превратилась в величественную матрону, но всё ещё сохранила правильные красивые черты лица и огненные глаза чистокровной римлянки. Наученная тяжёлой нравственной борьбой, какую ей пришлось вынести при разлуке с отцом её детей, она более трезво смотрела на жизнь, нежели другие лица, окружавшие папу; и только ей одной удавалось иногда сдерживать дикий эгоизм Чезаре, властолюбие которого не знало границ.

Всему Риму было известно, что могущественный представитель Бога на земле, имевший власть разрешать грехи людские, был рабом женщин и по слабости к своим детям не только не видел их недостатков, но до комизма восхищался их достоинствами. Чезаре знал это и поставил себе задачей приобрести неограниченную власть над главой христианского мира и восстановить его против своих младших братьев и сестры.

Лукреция принадлежала к числу тех пассивных натур, которые умеют приноравливаться ко всем положениям жизни. После своего замужества она провела целый год в Пезаро со своим мужем и теперь с радостью вернулась к прежней скромной обстановке. Но Ваноцца, синьора Адриана и в особенности Джулия Фарнезе скучали в уединении и придумывали различные удовольствия, не всегда доступные для них в Риме при их общественном положении. Хотя они ежедневно слушали обедню и исполняли все обряды, предписанные церковью, но тем не менее позволили себе однажды, в виде развлечения, отступить от правил строгого благочестия, чтобы заплатить дань самому грубому суеверию.

Они слышали от прислуги о существовании старой колдуньи, жившей за городом, и решились отправиться к ней, так как, несмотря на близость к папе, подобно большинству женщин того времени, находили живой интерес в предсказаниях, связанных с колдовством. Предприятие могло увенчаться полным успехом только в том случае, если колдунья не будет знать, с кем имеет дело. Поэтому придуман был следующий план. Джулия Фарнезе была совершенно неизвестна в Пезаро и должна была явиться к колдунье под видом знатной дамы, живущей в одиночестве. Ваноцца, Адриана и Лукреция намеревались сопровождать её в качестве служанок. Если бы Джьованни Сфорца вздумал отправиться вместе с ними, то он также обязан был взять на себя роль слуги прекрасной незнакомки.

Граф Джьованни, чтобы угодить дамам, изъявил полную готовность сопровождать их и обещал провести окольной дорогой к старой колдунье, которая устроила себе фантастическое убежище в развалинах древнего храма. Здесь она, подобно Сивилле, жила одна среди обширного поля; окрестные жители обыкновенно избегали её, но в экстренных случаях обращались к ней за советом.

На Джулии Фарнезе было надето платье из лилового бархата; она подобрала свои густые шелковистые волосы, доходившие до земли, в шёлковую сетку с золотыми блестками. Она ехала верхом. Граф Сфорца сопровождал её в качестве конюха; так как все местные жители знали его в лицо, то он из предосторожности привесил себе накладную бороду. Лукреция с матерью и синьора Адриана шли сзади, переодетые служанками.

Джулия Фарнезе была так неподражаемо хороша в своём богатом наряде, что старая колдунья, едва взглянув на её спутников, обратила на неё особое внимание и пригласила сесть. Затем она тщательно осмотрела ладони рук прекрасной синьоры, но не решилась сказать что-либо неприятное. Её слова, что Джулия замужем за знатным человеком и любима другой, ещё более важной особой, согласовались с действительностью; и только предсказания о будущей счастливой судьбе должны были быть приняты на веру. Между тем от внимания старухи не ускользнуло, что остальные дамы и граф Джьованни перешёптываются друг с другом и, видимо, насмехаются над ней.

Джулия выразила желание, чтобы колдунья предсказала будущее её спутникам. С ними старуха не считала нужным стесняться и говорила всё, что ей приходило в голову; некоторые из её предсказаний подходили к истине, другие доказывали, что она несомненно принимает их за прислугу знатной дамы.

Всё это приключение кончилось бы смехом, если бы одно пророчество старой Сивиллы не нарушило общего веселья. Когда Лукреция протянула ей свою руку, то она, разглядев линии, сказала: «Эта рука подвергнет большой опасности того человека, кому она отдана». Затем она взяла руку графа Джьованни и, не подозревая связи с предыдущим предсказанием, добавила: «Жена, избранная тобой, подвергнет твою жизнь опасности!»

Если бы старуха знала, что перед ней подеста Пезаро со своей супругой, то она вряд ли решилась бы на такие мрачные предсказания. Но теперь, с одной стороны, она, быть может, хотела отомстить мнимому слуге за его насмешливые взгляды, а с другой — усилить веру в своё искусство, набросив несколько мрачных теней на розовые, нарисованные ею картины будущее.

Джулия щедро одарила старую Сивиллу за труд; затем всё общество удалилось в полном убеждении, что она никогда не узнает, кто посетил её в этот день.

Как часто бывает в подобных случаях, слова, сказанные колдуньей Лукреции и её мужу, глубже запали в сердце молодой женщины, нежели предполагали её спутники. С этих пор в её воображении чаще прежнего стал рисоваться образ её старшего брата; она с ужасом думала о слухах, ходивших в городе о жестокости Чезаре, которому приписывали различные случаи тайных убийств. Впоследствии она не раз вспоминала с содроганием о таинственном предсказании, когда её мужу грозила опасность от её брата.

Остальные три синьоры и граф Джьованни скоро забыли болтовню колдуньи, так как считали все приключение забавой, которая могла занять их не более чем на один день. Запас развлечений в Пезаро был невелик, хотя граф Джьованни познакомил синьор со знатными фамилиями в окрестностях и устраивал для них различные поездки; между прочим, на виллу Imperiale и ко двору Урбино.

Герцогиня Урбино приняла с большим почётом знатных римлянок и, между прочим, представила им мальчика поразительной красоты, с задумчивым взглядом и правильными чертами лица. Это был Рафаэль, сын живописца Санти,