До времени.

Рядом была и Киренохара, район моих людей. Они заняли дома, а на первых этажах уже начали открывать мастерские, чтобы всякий мог отдаваться своему святому ремеслу. Уже развесили там лампионы и расставили первые прилавки.

Далеко от амитрайского войска, Красных Башен, Праматери и ее жрецов. Далеко от каст, полей, унавоживаемых человеческими телами, и от жертвенных столов. Далеко от колесниц и серпов всадников. Скрытые за стенами, отделенные от них морем и пустыней. В безопасности, вне влияния Нагель Ифрии и ее безумия, приказывающего всем становиться единым.

Все еще.

Пока что мы торжествовали.

Потому я наслаждался сладко-терпким вкусом вина и амбрии, радовался хрустящей шкурке печеного поросенка или квашеным овощам, макал вареные плоды репношки в масло, смеялся вместе с другими и свистел. Поглощал вкусы, запахи и звуки музыки.

В следующие дни ничего не происходило, кроме того, что город готовился к обороне. Отовсюду доносился грохот молотов по бревнам — сколачивали новые машины, что встали вдоль горной цепи, отделявшей Ледяной Сад от остального острова и окружающей теплое озеро. Со стороны равнин горы вставали стеной, а на вершине стояла еще одна стена; были там кренелажи и бастионы, но так встроенные в скалу, что их никто не замечал. Единственную дорогу в Сад, которой, как он сам рассказывал, шли некогда люди Грюнальди, ту, что вела через узкое ущелье, засыпали валунами, а вокруг, на бастионах среди скрытых каменных проходов, поставили машины, могущие метать зажигательные снаряды, и те, что умели бросать по три копья одновременно. А сзади, под прикрытием скал и стены, поставили большие, стреляющие вверх баллисты высотой с дом, канаты на них были толщиной с мое запястье, а катили их на колесах выше человеческого роста, в упряжках по двенадцать волов.

Далеко в лесах были слышны удары молотов, ночью по всему острову горели огни.

Змеи пришли неделю спустя.

Бой колоколов и рык раковины раздался, едва на горизонте начала разливаться рассветная серость, до того, как что-то можно было разобрать. Когда небо посветлело, мы увидели, что море полно кораблями. Мачты тянулись до горизонта, и казалось, что на нас идет каждый корабль, который когда-либо плавал по этим водам. Куда ни взгляни, лопотали паруса, словно листва в лесу. Большинство из них были «волчьими», какие я видел чаще всего, но были между ними и другие: большие и плоские, немного похожие на амитрайские боевые галеры, как и они, снабженные тремя рядами весел, но на верхней их палубе стояло по четыре больших баллисты.

Весь этот флот двигался на нас, первые корабли миновали уже порт и плыли дальше. До нас донесся мрачный вой многих рогов, через миг им ответил город — гремящим голосом раковин, который, казалось, доносился из башен и от земли, а то и с неба. Был это звук, от которого живот человека начинал словно трепетать глубоко внутри, словно кожа на барабане. И страх проникал до костей.

Звук несколько мгновений висел в воздухе, а потом наступила тишина.

И тотчас отовсюду раздался звук проворачивающихся осей, вмонтированных в стены и приводимых в движение водяными колесами; поползли большие железные звенья цепей и раздалось тарахтение взводимых машин. Скрипели канаты размером с мою руку, гнулись бревна, которых я не сумел бы обнять руками. Один за другим пригибались высокие, словно мачты, плечи требушетов, поднимались огромные противовесы, колыхающиеся на подвесах, наполненных базальтовыми плитами.

— Ну, покажись-ка, molopää, — сказал рядом Ульф. Сделал круговое движение левой рукой, а правую свесил вниз, сжимая и разжимая кулак. Я понял, что он готовится деять, и непроизвольно отодвинулся. Заметил также, что он побледнел и что лицо его изменилось, как бывало всегда, когда он готовился к бою. Тогда он часто бормотал самому себе на странном языке и выглядел каким-то рассеянным.

Там, на воде, что-то начало происходить: паруса на многих кораблях развернулись, забились на ветру, и было видно, что корпуса их движутся все медленнее, и что колышутся они на волне все сильнее.

— Ну, иди к папочке, żopczino, pasi kurče… — процедил Нитй’сефни.

Корабли все плыли, а потом паруса их вдруг перестали лопотать на ветру.

— Все идут на нас, — сказал неуверенно Грюнальди. — Я вижу знаки Людей Коней, Грифонов, Медведей, Орлов, Соленой Травы и даже Воронов.

— Нет, — ответил ему Ульф. — Змеи заполучили корабли. Захватили, что удалось, на реках и вдоль побережья. Это не было сложно, каждый торчал в своем поселении, достаточно было вытянуть на берег три корабля — и все. Порешили их по одному. Ты видишь разные знаки, но на палубах только армия Аакена и отуманенные его силой пленники. Я знаю, потому что видел это.

Корабли колыхались на воде огромным полумесяцем и не стояли на месте, но ветер был слаб, а потому я едва замечал какое-то движение между ними.

Через какое-то время между сбившимися на воде кораблями показался один — небольшой, чуть крупнее лодки, подталкиваемой по воде едва ли десятком гребцов с каждой стороны, — и двинулся прямо к порту. Издали было видно, что на корме лениво развевается большой белый флажок без каких-либо знаков.

Весла входили в воду и уходили назад, а лодка плыла прямо на пирсы, совершенно не обращая внимания на растянутую между башнями большую цепь, каждое звено которой было размером с четверть ее длины.

Маленькая, ядовито-желтая птаха села на плечо Ульфа.

— Да, я знаю, посольство. В церемониальный зал.

В большом зале ранее я был едва ли пару раз. Он немного напоминал городской храм — там были такие же стройные колонны и такой же сводчатый потолок, но сюда сквозь высокие окна врывалось довольно света, а в торце его тоже стояло серебряное древо, чуть меньшее, чем в храме, и перед ним — столик и несколько стульев. Когда мы вошли, там уже находилось множество людей, а мастер Фьольсфинн сидел под деревом на центральном кресле.

Ульф уселся рядом с ним, а нам показал на сиденья под стеной, по обе стороны зала, но на том же возвышении.

Мы сидели так некоторое время, а зал заполнялся людьми: я видел, что между ними стоят Сноп и тохимоны наших кланов, важные люди города, стирсманы кораблей и командиры стражи. Они входили и становились группками под стеной, оставив только узкий проход посредине. Потом высокие двери зала отворились на всю их ширину, впуская два ряда гвардейцев в полном доспехе, с копьями в руках: они промаршировали через весь зал, топоча подкованными подошвами, а потом встали лицом к проходу и одновременно ударили древками в пол.

Нитй’сефни наклонился к Фьольсфинну и о чем-то спросил его, а тот покачал головой. Потом Ульф указал пальцем на миску с плодами, стоящую перед ним на низком столике, и кивнул в нашу сторону с немым вопросом. Я не понял, что он имеет в виду, увлеченный тем, что происходит, но Бенкей пожал плечами и кивнул, на что Ульф бросил ему круглый красный плод, а потом еще один Грюнальди, который поднял руку. А потом Ульф положил обе ноги на столик и закурил трубку.