Гномы поклонились в ответ, а тот, с раздвоенной бородой, сказал:

— Как ты прикажешь, Аргетлам, так мы и сделаем. Твоя клятва делает честь памяти великого Хротгара.

И второй гном прибавил:

— Какой бы клан ни послал своих кнурлан на это дело, он нарушил священный закон гостеприимства. У нас запрещено нападать на гостя. И теперь эти кнурлан уподобились жалким крысам. Теперь они стали менкунрлан! — И гном презрительно плюнул на пол; остальные последовали его примеру.

Эрагон подошел туда, где валялись обломки его скрамасакса, опустился на колени и кончиком пальца коснулся усыпанного сажей зазубренного металла. «Видимо, я с такой силой ударил по щиту, — думал он, — что превозмог силу заклятий, которыми упрочил сталь своего скрамасакса. А жаль».

И он снова повторил про себя: «Мне нужен меч! Мне нужен настоящий меч Всадника!»

Горячий утренний ветер, дувший с равнин, сменил направление и дул теперь с гор, оставаясь все таким же горячим.

Сапфира чуть изменила угол наклона крыльев, компенсируя перемену скорости и давления, благодаря которым скользила сейчас в тысячах футов над опаленной солнцем землей, и на секунду прикрыла глаза двойными веками. Она прямо-таки наслаждалась этим полетом в светлом воздушном просторе, под мягкими утренними лучами солнца. Представляя себе, как сверкает в этих лучах ее чешуя, как наслаждаются этим зрелищем те, кто видит ее, парящую в вышине, она даже тихонько запела от удовольствия, уверенная в том, что она — самое прекрасное существо во всей Алагейзии. Ну что может сравниться с ее дивной блестящей чешуей? У кого еще есть такой длинный, сужающийся к концу хвост и крылья столь прекрасной и совершенной формы? Такие чудные, блестящие, изогнутые когти и впечатляющие своими размерами белые клыки, которыми она запросто с одного раза перекусывает шею дикого быка? Разве Глаэдр — Золотая Чешуя, потерявший ногу во время того предательского сражения и гибели Всадников, выглядит лучше, чем она? Нет, конечно. А Торна или Шрюкна и вовсе нечего с нею сравнивать; оба этих дракона — рабы Гальбаторикса, и это состояние совершенно извратило их разум и душу, так что теперь у них и мозги набекрень. Дракон, который вынужден поступать исключительно по приказанию своего хозяина, это и не дракон вовсе. И потом, все эти драконы — самцы, а самец, даже если он и выглядит в высшей степени величественно, просто неспособен быть образцом красоты и изящества, как, например, она, Сапфира. Нет, она, несомненно, самое поразительное существо во всей Алагейзии; и это совершенно естественно.

От удовольствия Сапфира даже задрожала вся от основания черепа до кончика хвоста. Денек нынче выдался просто великолепный. Под жаркими солнечными лучами она чувствовала себя словно в гнезде из раскаленных угольев. Она была сыта, вокруг — чистое небо, и у нее не предвиделось никаких срочных дел. Ну разве что требовалось наблюдать за окрестностями, чтобы вражеская армия не вздумала снова пойти в атаку, но этим Сапфира и так занималась всегда в силу привычки.

Ее счастливое состояние омрачало только одно обстоятельство, но это было настолько значительное обстоятельство, что чем больше она о нем думала, тем сильнее мрачнела, и вскоре от ее былого блаженного состояния не осталось и следа. Сейчас Сапфире хотелось одного: чтобы Эрагон оказался здесь и смог разделить с нею все радости этого чудесного дня. Дракониха что-то горестно проворчала, и из пасти у нее вырвался небольшой язык пламени, точно пронзивший окружающий ее голубой простор, но она тут же перекрыла поток пламени, как бы заперев его внутри себя. Язык от этого немного жгло, но это было неважно. Важно было только то, когда же наконец Эрагон, ее друг, ее брат, отрада ее сердца, сумеет мысленно дотянуться до лагеря варденов и выйдет на связь с Насуадой? Когда он потребует, чтобы она, Сапфира, немедленно летела к нему в Тронжхайм? Она сама настояла на том, чтобы он послушался приказа Насуады и отправился в эти проклятые горы, до вершин которых никогда не взлететь даже ей, Сапфире, и теперь от него уже столько времени ни слуху ни духу, а в сердце у нее пустота и ледяной холод.

«Что-то не так в этом мире, какая-то тень бродит по нему, — думала Сапфира. — И это очень меня тревожит. И с Эрагоном явно что-то не так. Я чувствую: он в опасности! Или ему недавно грозила опасность, а я ничем, ничем не могу ему помочь!»

В конце концов, она же не дикий дракон! С тех пор как она вылупилась из яйца, вся ее жизнь была тесно переплетена с жизнью Эрагона; без него чувствовала себя неполноценной; ей казалось, что от нее осталась лишь половина. Если Эрагон погиб, потому что ее не было рядом с ним, потому что она не смогла защитить его, то и ей уже незачем жить, разве что для того, чтобы отомстить за него. Сапфира твердо знала: если это действительно произошло, она порвет его убийц на мелкие кусочки, а потом полетит в черный город этого предателя Гальбаторикса, похитителя драконьих яиц, столько десятилетий державшего ее в плену, и непременно постарается его уничтожить, даже если это будет означать неминуемую смерть для нее самой.

Сапфира снова что-то гневно прорычала и щелкнула челюстями, пытаясь прихватить какого-то воробьишку, который легкомысленно пролетел совсем рядом с ее пастью. Однако она промахнулась, и воробей, целый и невредимый, стремительно бросился удирать от нее. Эта неудача лишь усугубила ее дурное настроение. Она секунду раздумывала, не пуститься ли в погоню за этой жалкой пташкой, но потом решила, что не стоит возиться. Подумаешь, какой-то комочек костей и перьев! Даже в качестве закуски не годится.

Развернувшись боком к ветру и загнув хвост в противоположную сторону, чтобы ускорить разворот, Сапфира описала полукруг, осматривая находившуюся далеко внизу землю и видя, как крохотные фигурки людей и животных разбегаются во все стороны, спеша укрыться от зорких глаз воздушной охотницы. Даже с высоты в несколько тысяч футов она могла бы пересчитать все перья на спине ястреба-перепелятника, кружившего низко над полями, засеянными пшеницей, что лежат к западу от реки Джиет. А вот промелькнула чья-то пушистая коричневая шкурка — это кролик спешит укрыться в норе. А вот и небольшое стадо оленей устроилось под пышными смородиновыми кустами, что так здорово разрослись на берегу небольшого притока реки Джиет. Сапфира не только видела все, что творилось под нею, но и отлично слышала встревоженное попискивание и испуганные вопли различных животных, предупреждавших об опасности своих собратьев. Жалкие существа! Она усмехнулась про себя: ее пища опасается ее, и это совершенно нормально. Но если когда-нибудь наступит такое время, когда опасаться кого-то из них придется уже ей, тогда она сразу поймет, что настала пора умирать.

В лиге вверх по течению Джиет собралась толпа варденов; они стояли на берегу реки, словно стадо красных оленей, внезапно остановившихся на краю обрыва. Вардены прибыли к переправе вчера, и с того времени примерно треть людей и ургалов вместе с лошадьми, которых ей, Сапфире, почему-то нельзя есть, переправились через реку вброд. Армия варденов продвигалась вперед очень медленно, и Сапфира иногда даже удивлялась, как это люди вообще успевают что-то сделать, если они все время только путешествуют, причем передвигаясь с места на место с черепашьей скоростью. И ведь они так недолго живут! «Им было бы куда удобней, умей они летать», — подумала она и удивилась, как это люди до сих пор не додумались до такой простой вещи. Летать так легко и просто! Странно, что так много других существ всю свою жизнь проводят на земле. Даже Эрагон всегда предпочитал землю, то слишком мягкую, то слишком твердую на вкус самой Сапфиры, хотя он то, конечно, в любой момент мог к ней присоединиться и взмыть в небеса, стоит ему лишь произнести несколько слов на древнем языке. И все же она не всегда понимала действия этих земных существ, топчущих землю двумя ногами, какие бы у них ни были уши — круглые, как у людей, или заостренные, как у эльфов, или вообще рога. А уж этих коротышек гномов она и вовсе могла бы раздавить одной лапой…