Была ли мама счастлива во втором браке? Уж точно счастливее, чем в первом. И он, сын, получается, родной матери добра не желает? Мариванне с дедушкой — желает, а самому близкому и дорогому человеку — извините, гуляйте! Почему он уперся? Ну, вспылил вначале, но через год-два можно было смириться с положением вещей? Нет, у нас воля железная, мы будем стоять насмерть, пока не проводим вас в последний путь. Или пока вы нас не проводите.

Это у него от отца. Батя тоже был единорог: упрется — не сдвинешь, глух к доводам, слеп к чужим страданиям. Но отец упирался на каждом шагу, по каждому поводу, у него имелось непререкаемое мнение — остальные хоть тресните. Андрея заклинивало редко, но надолго.

Он посмотрел на часы: пол-одиннадцатого. Не поздно звонить? Номера маминого телефона наизусть не помнил, по своей инициативе звонил три раза в год — на ее день рождения, Восьмого марта и в Новый год. Мама ждала звонков и поднимала трубку. В остальное время Андрей не звонил потому, что не хотел нарываться на полковника.

Именно он и ответил:

— Вас слушают!

— Здравствуйте, Максим Владимирович!

— Здравствуйте! Простите, не признаю по голосу…

— Это Андрей Доброкладов из Москвы.

— Что?.. А?.. Ох! Секундочку!

Андрей слышал, как что-то упало со звоном, громкое шуршание и потрескивание, высокий взволнованный голос Максима Владимировича: «Верочка! Верочка! Иди скорее, Андрюша звонит!»

«Такое впечатление, — подумал Андрей, — что он свалился на пол, смахнув все со стола, и верещит. И давно я ему “Андрюша”?»

— Сыночек? — взволнованно спросила мама. — Что случилось?

— Да ничего не случилось. Просто позвонил. Нечего переполох устраивать.

— Просто позвонил?.. Но ты никогда раньше…

— Мама, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Как здоровье Максима Владимировича?

— Что? — не поверила своим ушам мама, на несколько секунд замолчала и заговорила не своим голосом, точно ей горло стиснули: — Полгода назад инфаркт был… обширный… но сейчас уже лучше… Андрей! Что все-таки произошло?

— Рог сгнил и отвалился.

— Какой рог? Не понимаю!

— Которым я упирался. Не обращай внимания. Мама, я женюсь, и у меня ребенок.

— Женишься на женщине с ребенком?

— Нет, это она женится на мне с ребенком.

Марина, которая крутилась рядом и нахально подслушивала, закатила глаза и постучала по лбу.

— То есть она, Марина, мою невесту зовут Марина, выходит за меня замуж.

«Довольна?» — беззвучно спросил Марину Андрей.

— Сыночек, ты не выпивши? Я ничего не понимаю! — жалобно простонала мама.

— Сделаем вот как! На следующие выходные мы к вам прилетим, познакомитесь с Мариной. Мама, ты плачешь? Не надо! Все отлично! Хочешь, я тебе завтра позвоню?

— Правда позвонишь? И приедешь?

— Обязательно! Целую тебя! Пока! Привет Максиму Владимировичу.

«Как бы у полковника второго инфаркта не случилось», — подумал Андрей, опуская трубку. И еще он представил, как толстый полковник берет мамины руки, утешает. (Сегодня за ужином Андрей, после толчка Марины в бок, впервые увидел, как Семен Алексеевич держит за руки Мариванну.) И эта картина — мама в объятиях отчима — впервые не вызвала у него отвращения.

Кажется, он обеспечил маме бессонную ночь. Но уж очень не хотелось душить прекрасные порывы.

Марину предстоящее знакомство с Андреевой мамой и отчимом привело в большое волнение. Андрей не мог наблюдать без улыбки за ее суматошным заламыванием рук, слушать панические речи. Марина предлагала взять с собой Петечку.

— Отряд прикрытия? — потешался Андрей. — Туда три часа лету, одна ночь и три часа в самолете обратно. Зачем пацана мучить? И я представляю, сколько вещей вы с Петечкой напихаете. Фотографии возьмем.

— Андрей, я боюсь!

— Чего?

— Вдруг не понравлюсь твоей маме? Ты знаешь, как непросто складываются отношения свекрови и невестки? Понимаешь, что все девушки боятся матерей женихов?

— Не понимаю, девушкой никогда не был. И потом, надо по-честному. Я потел, когда твоей руки просил? Теперь твоя очередь. Кстати, я своей тещей очень доволен. Готов даже взять обязательство подучить биологию. Мои мама и отчим будут тебя на руках носить, уверен. Мне останется только следить, чтобы не уронили.

Еще сказал, что его отпуск по уходу закончился, пора браться за работу.

Настенька, семилетняя внучка Анны Ивановны, по дороге из школы сообщила:

— Сегодня у нас вместо двух уроков были психи.

— Кто? — насторожилась бабушка.

— Слово длинное, но я слышала, как учителя называют их психами.

— Психологи?

— Точно! Психороги!

Настя вместо «л» произносит «р» — картавит наоборот. Иногда. Логопед сказала, что у девочки проблем с дикцией нет. Просто она играет, дурачится, коверкая язык. Специальных упражнений не требуется, только воспитательное воздействие.

— Что с вами делали психологи?

— Задавали вопросы. Идиотские!

— Настя! Как ты выражаешься!

— Ладно! Они задавали, по-твоему, глупые вопросы. — Она делает паузу и нахально громко повторяет: — А по-моему — идиотские! И картинки заставряри рисовать тоже идиотские, как в детском саду!

Анна Ивановна знает, чего внучка добивается. Довести бабушку до белого каления. Разозлить, самой нареветься, потом броситься на шею и в приступе раскаяния уверять: «Бабулечка моя золотая! Я тебя очень-очень люблю! Я чуть-чуть ошиблась, а ты навсегда-навсегда меня прости!»

У Насти — от горшка два вершка, воробьиные коленки — внутри вулкан эмоций и энергии. На людях она себя кое-как сдерживает, а дома на «бабулечку ненаглядную» тайфун страстей обрушивает. Анна Ивановна дает себе слово не заводиться, но Настя напоминает:

— В рюстре рампочка сгорера, надо новую купить!

Анна Ивановна взрывается:

— Ты по-человечески будешь говорить? В люстре лампочка сгорела! Повтори! Или я не двинусь с места!

Они полчаса препираются у магазина электротоваров. Наконец после угроз лишить внучку телепросмотра бабушка добивается половинчатого компромисса. Поджав губы, Настя выдавливает:

— Ладно! В люстре рампочка сгорела. Довольна?

Ну, хоть что-то!

Через несколько дней психологи вызвали Анну Ивановну в школу. Завуч освободила свой кабинет для бесед с родителями проблемных детей.