Семен Алексеевич бросился звонить Марии Ивановне. Кроме того, что приехала мама Пети, поначалу из сбивчивой речи дедушки няня ничего не поняла. Но когда он трижды повторил катастрофическое известие, обомлела:

— Что же делать?

— Андрею звоните и Марине. Моя дочь-стерва как танк — ее только бронебойным снарядом остановишь.

Мария Ивановна отключилась и тут же набрала сотовый Андрея:

— Извините, что отвлекаю, но приехала Лена, хочет забрать Петечку и продать в иностранную семью.

Мариванна очень волновалась и поэтому говорила торопливо и сбивчиво.

— Какая Лена? Что за бред?

— Лена — мать Петечки. Она приехала, хочет ребенка увезти и отдать в семью немецких миллиардеров. Звонил Семен Алексеевич. Его дочь уже получила за Петю большую сумму.

— Хрена ей, а не Петьку! — выругался Андрей (и у Марии Ивановны слегка отлегло от сердца). — Сейчас приеду. Никому дверь не открывайте!

Набрав телефон Марины, Мария Ивановна уже немного успокоилась, зато страшная перспектива обросла в ее воображении дикими подробностями.

— Мариночка, у нас беда! Прибыла родная мать Петечки. Особа, о которой трудно сказать что-то положительное. Она запланировала продать Петечку в семью старых, но очень богатых русских немцев, проживающих в собственном замке в Баварии. Часть платы за нашего Петечку, огромные деньги, Леной уже получены…

— Мариванна, откуда информация?

— От Семена Алексеевича. Он звонил, пока его дочь сидела в туалете.

— В каком туалете?

— В их московской квартире! Марина, она, Лена, здесь и нагрянет с минуты на минуту! Что делать? Андрею я уже позвонила, он в пути.

— Еду! — коротко ответила Марина.

Она приехала первой. Офис Марининой фирмы находился ближе к дому, и пробок по дороге не было. Андрей увяз в дорожном заторе и добирался дольше, чем рассчитывал.

Андрей приказал Мариванне не открывать дверь. Но за порогом (в «глазок» увидела) стоял Семен Алексеевич. Не впустить его Мария Ивановна не могла.

Вслед за дедушкой в квартиру вошла Лена.

Марина мгновенно, секунды за три, оценила девицу. И пережила взрыв жгучей ревности-ненависти.

На шпильках в Лене под два метра росту. Лицо без макияжа, но эта кожа знает тщательный уход. Коротенькая, до талии, куртка из серебристой норки. Узкие брюки заправлены в высокие сапоги. И вся в блестках — стразы на брюках по боковому шву, россыпью на сапогах до колена, на изящной черной сумочке — то ли настоящий Версаче, то ли хорошая подделка…

Марина не страдала комплексом неполноценности из-за своей внешности. Но на нее на улицах не оглядывались. А такие, как Лена, магнитом притягивали взгляды. В толпе не затеряется, будет рассекать толпу, как нож масло, вышагивать вихлявой походкой манекенщицы в коридоре завистливых зевак… Ненавижу! Пусть у меня нет таких бесконечных ног и балетной пластики тела! Зато в мозгах тьма извилин!.. Ненавижу!

Семен Алексеевич счел нужным познакомить дам:

— Это, значит, моя дочка Ленка. А это Мария Ивановна, Петькина няня и крестная мать. Марина, Андреева невеста.

На Марину Лена глянула как на заштатную статистку, которой не терпится в основной балетный состав.

У оскорбленной Марины кровь ударила в голову.

— Няня? — обратилась Лена к Марии Ивановне. — Очень хорошо. Соберите ребенка, нас внизу такси ждет.

«Даже не поспешила увидеть сына! — поразилась Мария Ивановна. — Не спросила, как он себя чувствует! Не выразила элементарной благодарности людям, которые заботились о ее ребенке!»

Мария Ивановна беспомощно посмотрела на Семена Алексеевича. Он ответил ей взглядом, в котором была неутешаемая родительская боль: не знаю, за какие грехи, но наказал Господь…

Вперед шагнула Марина:

— Ребенка не получишь! — И добавила после паузы, раздельно и смачно: — Сука ты драная!

Мария Ивановна и Семен Алексеевич внутренне ахнули: интеллигентная Марина (в данный момент пунцовая, как свекла без кожуры) употребляет такие выражения?

Она их не употребляла! Даже не знала, что помнит! Хранились в каких-то темных запасниках подсознания. И сейчас, в минуту острой ненависти, выскочили.

А Лена, напротив, ничуть не поразилась. И быстро, вполне по стилистике, парировала:

— Сама ты шлюха подзаборная!

Прозвучало, конечно, не «шлюха», а другое, нецензурное выражение.

Девушки ругались, как портовые грузчики! Семен Алексеевич и Мария Ивановна переводили взгляд с одной фурии на другую. Это были уже не стильные современные девушки, а самки, сражающиеся за детеныша… Так у них и до драки дойдет!

Дошло!

— Иди ты на!..

Сильными тренированными руками Лена, на голову выше Марины, толкнула противницу в грудь. Марина отлетела к стенке, но быстро вскочила. С утробным рыком помчалась вперед, врезалась в Лену и двумя стиснутыми кулаками заехала ей в солнечное сплетение. Удар получился на славу! Лена согнулась пополам и рухнула на пол.

— Девки! — заорал Семен Алексеевич. — Вы сбрендили!

«А если они Петечку будут на части рвать? — пришло в голову Марии Ивановне. — Покалечат маленького!»

Она побежала в комнату, схватила на руки Петю, который до этого мирно колотил по любимому развивающему барабану, и помчалась с ним в ванную. Захлопнула дверь и закрылась на щеколду.

Лена быстро пришла в себя (отец не мог не отметить — бой-девка!) и снова ринулась в драку. Марине тоже храбрости не занимать. Семен Алексеевич оттаскивал их, увещевал не вполне культурными словами, мужественно встревал в сплетение взбесившихся девиц… Никогда не видел, чтобы бабы дрались! И лучше не видеть!

На его счастье, прибыл Андрей. Ворвался в квартиру:

— Что здесь происходит?

— Ты не поверишь, Андрюша, — облегченно вздохнул Семен Алексеевич. — Обе трезвые и натурально буйные!

По внешнему виду Марины, красной и лохматой, с оторванным воротником блузки, по Лене, одетой во что-то меховое с блестками (призабылась девушка, но она все-таки первый сорт), можно было подумать, что здесь случился кулачный бой. Глупость, конечно. Девушки не дерутся, у них другое оружие имеется.

— Что происходит? — повторил Андрей. — Зачем приехала? — обратился он к Лене.

Заправляя растрепанные волосы, Лена, в отличие от Марины, быстро восстановившая дыхание и погасившая эмоции, почти равнодушно ответила:

— Приехала за ребенком. Ты же сам умолял избавить тебя от Петера. Правильно? Все, как ты хочешь, милый!

Последнее слово, произнесенное с нарочитой ласковостью, вызвало у Марины возмущенный звук — нечто среднее между бульком и рыком.