К тому времени, когда Паулюс начал принимать меры, было уже слишком поздно. Его пехотным дивизиям не хватало лошадей, а следовательно – мобильности. Все его танковые соединения были задействованы в тяжелых боях в самом Сталинграде, и он не мог вывести их из боя и перебросить на другой участок фронта, так как войска генерала Чуйкова начали яростные атаки на немецкие позиции именно в этот момент, чтобы не дать Паулюсу возможности перебросить войска из города. Когда танковые части наконец смогли выйти из боя, они получили приказ двигаться на запад и соединиться с частями XI корпуса генерал-лейтенанта Карла Штрекера, чтобы остановить продвижение советских войск уже глубоко в тылу немецкой армии. Но это означало, что в резерве Четвертой румынской армии, на южном фланге, осталась только одна 29-я мотострелковая дивизия.

20 ноября генерал Еременко отдал приказ о начале наступления на южном участке фронта. Вслед за двумя мехкорпусами и кавкорпусом в наступление перешли войска 64-й, 57-й и 51-й армий. Пришел час расплаты, и боевой дух советских войск был необычайно высок. Раненые отказывались эвакуироваться в тыл. «Я не уйду, – сказал боец 45-й стрелковой дивизии. – Я хочу идти в атаку со своими товарищами». Румыны стали массово сдаваться в плен, многие были тут же расстреляны.

Не имея в этот решающий момент воздушной разведки, штаб Шестой армии не сумел разгадать советские планы. А они заключались в том, чтобы наступающие с двух направлений советские войска соединились в районе города Калач и таким образом замкнули кольцо окружения вокруг всей Шестой армии. По состоянию на утро 21 ноября Паулюс и офицеры его штаба, расположенного в станице Голубинской, в двадцати километрах севернее Калача, имели еще слабое представление о нависшей над ними опасности. С поступлением в течение дня все новых и новых тревожных донесений о продвижении передовых советских частей, Паулюс и его окружение почувствовали приближение катастрофы. У командующего не было резервов, способных остановить врага, даже сам штаб оказался под угрозой. Штабные документы пришлось срочно сжечь, а неисправные разведывательные самолеты на взлетно-посадочной полосе – уничтожить. После обеда из ставки фюрера поступил приказ: «Шестой армии твердо удерживать позиции, несмотря на опасность временного окружения». Именно в этот момент и была решена судьба самого крупного воинского формирования вермахта. Калач, где имелся мост через Дон, был практически незащищен.

Командир советской 19-й танковой бригады узнал от местной жительницы, что немецкие танки всегда проходят по мосту с зажженными фарами. Поэтому он поставил во главе своей колонны два трофейных танка, приказал всем водителям включить фары, и так они въехали на мост в Калаче, прежде чем наспех сколоченное из солдат разных частей немецкое подразделение, оборонявшее мост, и расчеты зенитных орудий смогли сообразить, что происходит.

На следующий день, в воскресенье 22 ноября, передовые части наступающих с двух направлений советских войск встретились в морозной степи, указывая путь друг другу с помощью зеленых сигнальных ракет. Затем были объятия, угощение водкой и колбасой, чтобы отпраздновать эту историческую встречу. У немцев тот день как раз совпал с Totensonntag, днем поминовения усопших. «Я не знаю, чем это все закончится, – писал своей жене генерал-лейтенант Эккард фон Габленц, командир 384-й пехотной дивизии. – Мне очень тяжело, особенно потому, что я должен заставлять своих подчиненных непоколебимо верить в нашу победу над врагом».

В октябре 1942 г., когда Жуков и Василевский готовили масштабное окружение немецкой Шестой армии под Сталинградом, Роммель был в Германии, в отпуске по болезни. Он страдал от последствий стресса, низкого кровяного давления и расстройства кишечника. Его последняя попытка прорвать позиции Восьмой армии в битве при Алам-Халфе провалилась. В его войсках было много больных, а также катастрофически не хватало продовольствия, топлива и боеприпасов. Все его мечты о завоевании Египта и Ближнего Востока рассыпались в прах. Но Роммель не пожелал взять на себя ответственность за провал. Он предпочитал убеждать себя, что Кессельринг из зависти намеренно придерживал необходимые припасы, предназначенные для танковой армии «Африка».

Положение танковой армии «Африка» было действительно серьезным. Основную массу поступавших боеприпасов, топлива, продовольствия и других материалов оставляли себе итальянцы в тылу и люфтваффе. Немецкий боевой дух был очень низким. Благодаря перехватам в рамках операции Ultra, подводные лодки и бомбардировщики союзников потопили в октябре еще больше немецких транспортных судов. Недоверие Гитлера к своим «союзникам-англофилам» склоняло его к мысли, что итальянцы информировали англичан о немецких транспортах. Он не допускал даже мысли о том, что немецкие коды «Энигмы» могли быть взломаны.

В отсутствие Роммеля армией командовал генерал танковых войск Георг Штумме – командир корпуса, побывавший под судом военного трибунала за утрату планов операции «Блау». Командование Африканским корпусом принял генерал-лейтенант Вильгельм фон Тома. Гитлер и OKW полагали, что британцы не станут атаковать до следующей весны – следовательно, у танковой армии «Африка» есть еще шанс прорваться к дельте Нила. Роммель и Штумме были более реалистичны. Они осознавали свое бессилие перед лицом английских ВВС и ударов Королевских ВМС по транспортным караванам.

Роммель был также встревожен тенденцией к самоуспокоению, с которой он столкнулся в Берлине, когда получал маршальский жезл. Геринг, отвергая мысль о мощи военно-воздушных сил союзников, сказал: «Американцы способны делать только бритвенные лезвия». «Герр рейхсмаршал, – ответил Роммель, – хотел бы я, чтобы у нас тоже были такие бритвенные лезвия». Гитлер обещал послать сорок тяжелых танков «тигр», а также многоствольные реактивные минометы Nebelwerfer («туманомет»), будто этого было более чем достаточно, чтобы восполнить все недостатки в снабжении.

Верховное главное командование вермахта преуменьшало вероятность высадки союзников в Северо-Западной Африке в ближайшем будущем. Только итальянцы воспринимали угрозу всерьез. Они разрабатывали резервный план захвата Французского Туниса – проект, против которого возражали немцы, опасаясь сопротивления со стороны вишистов. На самом деле планируемая союзниками операция «Факел» имела даже более серьезные цели, чем предполагали итальянцы. В начале сентября Эйзенхауэр вздохнул свободнее, поскольку англо-американские разногласия удалось урегулировать. Планировалась одновременная высадка войск на атлантическом побережье в Касабланке и на средиземноморском побережье – у города Оран в Алжире. Но проблемы со снабжением из-за путаницы и недостатка транспортных судов стали настоящим кошмаром для его начальника штаба генерал-майора Уолтера Беделла Смита. Большая часть войск, переброшенных через Атлантику, прибыла без оружия и снаряжения, поэтому учения по высадке десанта были отложены.

На дипломатическом фронте и американское, и английское правительства заверяли режим Франко в Испании, что не намерены нарушать суверенитет Испании ни в Северной Африке, ни на материке. Это было необходимо для противодействия распускаемым немцами слухам, будто бы союзники планируют захват Канарских островов. К счастью, министром иностранных дел Испании снова стал прагматичный генерал Конде Франсиско де Хордана – после того как Франко снял с этой должности своего пронацистски настроенного и непомерно амбициозного шурина Рамона Серрано Суньера. Тщедушный пожилой Хордана был полон решимости удержать Испанию от вступления в войну, и его назначение в сентябре было большим облегчением для союзников.