Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я так и понял, иху-мать, – пробормотал младший лейтенант по-русски и принюхался.
От покрытых липкой и неприятной на вид пленкой коричневых бобов явно несло аммиаком, тестообразная бледно-желтая масса пахла какой-то плесенью. «Хотелось бы знать, – подумал Антон, – если вот это – свежее, то как же у них гнилое-то воняет?» Он поковырял ложкой в судке, старательно избегая подозрительных блюд, зацепил немного риса, попробовал… И с трудом удержался, чтобы не сплюнуть: рис был клейким и совершенно пресным.
Павликов еще поковырял предложенное блюдо, но пробовать больше не решился, а лишь спросил японца:
– А мясо?
– Мясо будет завтра, в субботу, – охотно пояснил Юрисима. – И еще один раз. Обычно его дают в среду.
– И все?
– Часто есть мясо – вредно, – сообщил сеи. – От него может застояться кровь и растет живот. Зато еще три раза в неделю бывает сифудо-тяхан.
– А это что такое?
– О, это очень вкусно. Рис варят с рыбой, моллюсками, водорослями…
Младший лейтенант искренне понадеялся, что ему не придется пробовать это «очень вкусное» блюдо, и предложил:
– Ладно, а ну его. Давай, друг, чай пить. Немцов! – окликнул он взводного каптера. – Тащи-ка нам чаю и к чаю. И чтобы одна нога там, а другая – уже тут!
Юрисима ошарашенно смотрел на огромную медную кружку с дегтярно-черным напитком, совершенно непохожим на настоящий чай, на гигантские ломти хлеба с кусками сала, которые должны были, видимо, изображать кайсэки, и на несколько круглых, коричневых пирожков, похожих на камни, покрытые инеем. Судя по всему, это были омогаси…
Русский чай оказался сладким, а хлеб с соленым салом неожиданно вкусным. Росске протянул сеи один из коричневых пирожков:
– Угощайся. Это – пряник. Наша народная сладость. Немного зачерствели, но на вкус – законные. Если чего, ты их в чае размочи.
Юрисима взял пряник, с трудом надкусил, но вкус ему понравился. Какой-то неожиданный, отдающий медом и свежим хлебным зерном. Он благодарно кивнул и придвинул к Павликову картонную коробку с моти – маленькими сладкими лепешками из бобов и риса:
– Попробуйте, Анатону-сан.
После пайкового обеда Антон с подозрением отнесся к идее попробовать еще какое-то японское блюдо. Он осторожно взял одну лепешку, надкусил… Вкус был странным, но приятным. Павликов быстро расправился с первым моти и принялся за следующий.
Чайной церемонии не получилось, но расстались соседи-союзники очень довольные друг другом. Юримаса шагал в свой взвод и думал, что надо бы послать росске еще понравившихся ему моти, а если удастся, то и мидзуекан[332] – их еще иногда дают в пайке. А Павликов размышлял, что неплохо бы подкинуть соседу ящика три-четыре тушенки, а то с такой еды, как у них, и ноги таскать не будешь!
За час до рассвета загрохотали орудия, и 29-я китайская пехотная дивизия под командой генерала У Фаня пошла в атаку на японцев, занимавших позиции на подступах к Чинчангу. Артиллерийская подготовка была непродолжительной – снарядов у гоминьдановцев было не слишком много, а потому и неэффективной. Остатки 9-й пехотной бригады дайса Кендзобуро не слишком страдали от бестолково летящих мимо китайских снарядов. В который раз японские солдаты убеждались, что если китайские артиллеристы ведут огонь самостоятельно, без помощи заграничных инструкторов, то это – пустая трата боеприпасов. Двухчасовая артподготовка обошлась японцам «дорого»: был убит повар офицерской столовой одиннадцатого пехотного полка, восемь мулов, приписанных к тому же полку, и прямым попаданием уничтожены двадцать три армейских велосипеда. Кроме того, полк потерял пятнадцать человек ранеными и восемь контужеными. В сорок первом полку потери были и того меньше: одиннадцать человек ранено, осколки снаряда старой 114-мм английской гаубицы в клочья изорвали рулон новенького брезента, добытого оборотистыми каптенармусами для починки истрепавшихся палаток, а еще один снаряд угодил точнехонько в фанзу, в которой хранились запасы воскресного саке на весь полк! Это была, пожалуй, самая большая потеря бригады: палатки могут еще обойтись без ремонта, раненых вылечат, велосипеды были особенно и не нужны, а толстого неопрятного повара Мосаку не любил никто, даже его жена. Но саке! Энган-сарю[333] поплатятся за такое святотатство!
Примерно так бормотали сквозь зубы «бойцы атаки»[334] и их офицеры сорок первого полка, крепче стискивая свои винтовки, пистолеты и рукояти мечей. Всем было понятно: сейчас артподготовка закончится и китайцы пойдут в атаку. Тогда и будет возможность посчитаться…
У Фань оторвался от немецкой стереотрубы – подарок дружественного Гоминьдану Германского Рейха! – и одобрительно цокнул языком:
– Очень хорошо стреляет сегодня артиллерия! Японских позиций почти не видно!
Он протянул руку к полевому телефону, взял поданную ему трубку:
– Полковник Лань! Приказываю вам атаковать противника, ворваться в его позиции, разгромить и уничтожить врага! Исполняйте!
Стоявший тут же военный советник, гауптман Блашке, чуть поморщился: этот опереточный генерал считал, что чем красивее команда, тем лучше ее исполнят. Впрочем, чего можно ожидать от бывшего торгаша, который в армии оказался сразу полковником – купил себе звание, год отирался в штабе, а потом, прикупив себе желтые петлицы[335], стал командиром дивизии?
Гауптман не питал иллюзий в отношении эффективности пальбы китайской артиллерии. Несколько дней тому назад его коллега гауптман Шварц был госпитализирован с острой дизентерией, а без советов офицера Вермахта китайцы могли попасть куда угодно – хоть в свой собственный штаб! – но только не в цель. Кроме того, артподготовка была слишком короткой, и к тому же шесть пушек и три гаубицы вряд ли вообще могут оказать на японцев серьезной воздействие. У Блашке еще теплилась слабенькая надежда на минометы, которых в дивизии было аж двадцать девять штук, но они пока молчали. Гауптман слишком много времени потратил на возню с минометчиками, так что теперь можно было надеяться на удачную атаку, прикрытую огневым валом.
Именно в этот момент залпом ахнули минометы. Ращке поднес к глазам бинокль и удовлетворенно улыбнулся: часы и дни учений потрачены не зря! Минометчики почти сразу же накрыли японские траншеи, проделав изрядные бреши в проволочных заграждениях.