Я бросила наволочку на диван рядом с Райдером и набросилась на него, обхватив руками его шею и крепко целуя, упав к нему на колени.

Его руки обвились вокруг моей талии, как только он справился с удивлением от моего быстрого появления, и он голодно зарычал, целуя меня в ответ со вкусом боли и душевных терзаний на языке и тысячей обещаний на губах. Райдер знал самые темные, самые разбитые части моей души так, как, я не уверена, мог бы знать кто-то другой, потому что в нем тоже была такая боль и тьма. Это было не просто горе, это было выживание, обучение адаптации к тому, кем ты стал после того, как худшее уже произошло, и принятие того, кем ты был раньше, но теперь этого нет. Он чувствовал во мне потребность жить дальше, но лучше других понимал, что мне тоже нужно быть уверенной в том, что я не забыла. Я любила Гарета так, что это чувство никогда не исчезнет и не ослабнет. Это была незаменимая, непостижимая и необратимая часть моей сущности, и я никогда не хотела забывать об этом, как бы больно ни было иногда вспоминать.

Я была наполовину искушена сорвать с него одежду прямо здесь и сейчас и искупаться во всей душевной боли, которая эхом отдавалась между нами, пока мы успокаивали больные души друг друга, но он отступил, прежде чем я успела это сделать.

— Я знаю, что уже выиграл конкурс на лучший подарок, — сказал Райдер, выглядя слишком чертовски довольным собой, глядя на меня сверху вниз. — Но, может быть, тебе стоит открыть его, детка?

— Какого хрена он выиграл с чем-то, брошенным в наволочку? — потребовал Данте.

— Это то, что Гарет делал для меня каждый год, — объяснила я, поворачиваясь к нему со слезами на глазах, когда снова взяла подарок в наволочке.

— Это то, что ты мог бы знать о ней, если бы действительно слушал ее, а не просто пытался засунуть в нее свой член в каждый момент, Инферно, — поддразнил Райдер, и я шлепнула его по груди, чтобы отчитать.

— Не будь ослом. Данте знает обо мне вещи, которые ты не знаешь.

— Только не те, которые могли бы помочь ему, когда речь шла о том, чтобы сделать тебе идеальный подарок.

Данте зарычал, и я оттолкнулась от коленей Райдера с подарком в наволочке в руках, возвращаясь в свое кресло. — Я люблю все свои подарки, — настаивала я. — Просто наволочка занимает особое место в моем сердце.

Я уделила внимание ее содержимому, в то время как Данте продолжал выглядеть взбешенным из-за всего этого, а Габриэль обменялся тяжелым взглядом с Райдером. Леон выглядел так, словно он веселился от души, и я почти смеялась над тем, насколько все это было нелепо.

Первым подарком, который я вытащила из наволочки, был свитер Райдера, его запах задерживался на черной ткани и заставил меня улыбнуться еще шире, вспомнив первый подарок Гарета мне. Под ним я нашла деревянную шкатулку с выгравированным на ней моим именем, явно сделанную с помощью его магии земли.

Я осторожно приподняла крышку и ахнула: в тот момент, когда она была открыта, внутри нее расцвел цветок. Когда цветок вырос, стебель потянулся ко мне, и в центре его расцвела черная роза, лепестки которой раскрылись, открыв лежащий внутри браслет.

Я осторожно вытащила его, осмотрела сплетенные лозы, затвердевшие, как кожа, и обнаружила среди них маленькие серые камешки. На одном из них было изображено созвездие Водолея, на другом — буква Г, на третьем — маленький Пегас, летящий сквозь облака. На темной лозе среди связки были вырезаны слова.

Некоторая любовь оставляет на сердце шрам, который никогда не хочется заживлять.

Я чуть снова не расплакалась от красоты подарка, мне понравилось, что он подарил мне что-то, с чем я могла бы вспоминать Гарета каждый день таким прекрасным способом. Я надела его на запястье той же руки, что и кольцо, которое подарил мне Данте, и когда я подняла глаза на своих Королей, то увидела, что они смотрят друг на друга с тихим уважением в глазах.

Тишина вокруг нас стала густой и тяжелой, и я окинула взглядом всех четверых, размышляя, что же нам делать теперь. В детстве у меня не было особых традиций, поэтому я не знала, как другие люди проводят Рождество.

— Что теперь? — спросила я, так как остальные, казалось, не хотели ничего говорить.

— Теперь, я думаю, пришло время выяснить, действительно ли это маленькое упражнение по сближению сработало, — сказал Леон, его взгляд упал на мое платье и опустился на мои голые бедра, а в его глазах появилось выражение, которое всегда заканчивалось тем, что мы оба оказывались голыми.

— И как ты собираешься это проверить? — спросила я.

— Я думаю, нам нужно посмотреть, сможем ли мы разделить тебя, маленький монстр.

— Со всеми вами? — спросила я, глядя между этими четырьмя альфа-самцами и думая, действительно ли я смогу справиться с этим, даже если они все этого захотят. Я имею в виду, что у меня уже была небольшая практика, когда я брала двоих сразу, но удвоить их количество казалось чем-то ужасающим. Это было чертовски много членов, а у девушки было лишь несколько мест, куда их можно было вставить.

Что, если я потеряю концентрацию и случайно оставлю кого-то без внимания? Или что, если мы перепутаем ритм, и все просто упадем в кучу с разбросанными повсюду членами, а кому-то выколют глаз? Черт, почему это одновременно возбуждает и пугает?

— Мы можем поработать над этим, если хочешь? — дразняще предложил Леон. — Мне все равно нравится смотреть, и я умираю от желания увидеть, как Гейб и Райдер трахают тебя.

— Клянусь звездами, — выругался Габриэль, проведя рукой по лицу, но когда мой взгляд встретился с его взглядом, я увидела огонь в его глазах и поняла, что он не отказывается.

— Можешь взять кое-что на заметку, Симба, — сказал Райдер, ухмыляясь мне, а я облизнула губы, наполовину желая сказать им всем, чтобы они заткнулись, а наполовину — прыгнуть среди них и начать срывать одежду прямо сейчас. Все равно эти клетчатые рубашки выглядели бы неизмеримо лучше, если бы их бросили на пол.

— Он не будет принимать от тебя советы, stronzo, — проворчал Данте. — Мы все знаем, что ты любишь грубости, и это не так уж сложно повторить. Это не всегда равнозначно хорошему.

— Ну, почему бы мне не пойти