Шкет отпустил руки своих спутников и ткнул пальцем в небо:

– Никаких, блядь, слов нет, скажите? – Он засмеялся, и какие-то натянутые тросы в горле ослабли. Досмеявшись – от смеха у него закрылись глаза, а поясницу чуть не свело спазмом, – он обнаружил, что все на него пялятся. – Эй, Саламандр! Ты куда? Пошли со мной?

– Что… – взревел было Саламандр, но закашлялся, и в голосе не осталось ничего. – Что это? – слезливо, по-дурацки спросил он. – Это что, жаровая молния какая?

Кто-то сказал:

– Вот ты как считаешь – похоже на молнию?

Шкет моргнул и прикинул.

– Пошли со мной, – отважился он.

– Шкет, ты как? – спросил черный в виниловом жилете – он отдрейфовал за спину Саламандру, а Сеньора Испанья – за спину ему.

– Вы, – Шкет произносил слова с расстановкой, точно урок им разъяснял, – все идите со мной! – Он перевел дух и зашагал поперек улицы. Когда ступил на бордюр, чья-то рука цапнула его за плечо. Он обернулся: Денни, а за ним Ланья, а вокруг кишат, идут на обгон скорпионы.

И шаги.

Больше он не оборачивался.

Быть может, думал он, еще несколько секунд – и мы погибнем, растворимся в пламени и боли. Вот зачем всё. А может, и не погибнем. Вот зачем всё так.

Скорпионы толкались и толпились, и он снова усмехнулся.

Глупо, как ножи, что щекочут ему грудь.

Смех впился в корень языка, попытался его растрясти. Плоть во рту лежала слишком тяжким грузом. А посему смех отступил, привалился к спице спинного хребта. Я счастлив, подумал Шкет. И услышал, как кто-то – белая девушка (не Ланья; скорпион в жилете, по имени Накалка) тоже засмеялась.

И выпустил наружу свой смех.

И смех согнул его пополам, и Шкет споткнулся.

Кто-то – это Ланья, и этого почти хватило, чтобы он умолк, – вскрикнул.

Но другие смеялись.

Кто-то еще – это Денни, и Шкет, увидев, что это Денни, продолжал смеяться сквозь замешательство – промчался мимо, подхватил крышку мусорного бака, прислоненную к бордюру, и запустил по улице. Крышка с грохотом врезалась в крыльцо. Денни в кровавом свете оттанцевал назад.

Облачность бурили золотые ганглии.

Шкет протянул руку – пришлось наклониться – и поймал Ланью за пальцы; его пальцы, сплетясь с ее, застучали по тылу ее ладони. Ланья нагнала, пошла рядом, в изумлении глядя, как остальные прибавляют шагу на мощеной улице.

– Выбери дом, – сказал Шкет.

– Что?..

– Выбери дом, – шепнул он (она склонилась ближе, прислушиваясь). – Лучше, наверно, который тебе не очень нравится.

Саламандр проскакал мимо, замахнулся; осколок кирпича пролетел по улице, раскокал окно; Саламандр, горя густой шевелюрой и редкой бороденкой, с ухмылкой обернулся.

– Этот? – спросил Шкет.

– Нет! – с нажимом, которого он не понял. – На вершине холма. Вон тот. Вон там.

– Ладно. – Шкет свернул.

Блондинка в бушлате отставала среди разрозненных черных. Она плакала; поглядела в небо и заплакала горше. Девчонка Денни обняла ее за плечи – что-то говорила, утешительно кивала. Разок глянула на громадное горящее колесо; лицо ее исчертило неистовством.

Шкет обмахнул щеку ладонью. Руку подрала щетина.

– Сюда! – Он помахал и опять свернул. Зашагал к свету, а они потекли вперед по обе стороны. – Эй, Потрошитель, Денни, Саламандр! – Он поймал прыгающий проектор и пальцем нащупал рычажок снизу. – Как эту штуку включить?

– А? – оглянулся Потрошитель. – А… сдвинь вбок. Не нажимай.

Рычажок сдвинулся.

Конечно, подумал Шкет, мне изнутри не видно. Интересно, как я выгляжу.

Ланья отстранилась и оглядывала его с ног до головы. Шкет постучал по коленям и закружился. А Денни исчез в своем увечном взрыве.

– Эй, – окликнул Потрошитель цвета эспрессо, – врубаем!

Фигуры миновали друг друга, шагая по брусчатке. Шкет оглянулся на смех Саламандра; а Саламандр исчез внутри сияющего паука. В ужасном свете разрастался зверинец.

Мимо прошел Тринадцать – Шкет его заметил только теперь.

– Давай, – шепнул Тринадцать, одной рукой обнимая Кумару, – валим отсюда. Ничего хорошего тут не светит…

– Я хочу посмотреть! – заупрямилась она. – Я хочу посмотреть!

Шкет добрался до крыльца. Кто-то подбегал сзади. За всю жизнь Шкет выламывал двери трижды и сейчас рассчитывал отбить плечо до синевы. (Рядом замигал свет Денни – пацан лез через перила.) Шкет всем телом врезался в обветренную древесину. Дверь распахнулась с такой легкостью, что он упал на одно колено и схватился за косяк. (Вокруг метались мистические воплощенья.) В тот же миг зазвенело стекло, а в коридоре вспыхнул свет – призрак Денни влез в разбитое окно крыльца.

– Ой… мамочки… – Из двери напротив выплыло черное девичье лицо.

Потом другое:

– Скорпионы!..

В комнату вбежал тощий черный пацан с палкой наперевес. Он отвесил челюсть и вытаращился.

– Джимми, ты что!..

Пацан (двадцать-то ему уже есть? Шкет с трудом поднялся, чуточку испугавшись, не веря, что его не видно внутри некоего сияющего зверя) все дергал и дергал палкой.

– Джимми! – завизжала она. – Уходи! Это скорпионы, господи боже…

Джимми (Шкет не ожидал) вдруг захлопнул рот, отбросил палку и выбежал за дверь. Где-то в доме по ступеням с грохотом ступали шаги.

Денни прежде Шкета добежал до двери и погас. Подался вперед, просунулся в комнату и оглянулся с озадаченной ухмылкой (остальные уже втекли внутрь, разбросали по стене тени в красном свете):

– Эй, видал, как эти ниггеры драпанули?

Позади Шкета кто-то опрокинул стул.

Шкет нахмурился, вспомнил, что никому не видно, бросил хмуриться и сдвинул рычажок на дне проектора.

– Ёпта, слышь, – сказал Денни. – Во они пересрали, ебанаты черномазые. – Тряся головой, он вышел за дверь.

– Не надо! Не надо! Не…

– Что у них там такое?

– Ну хватит, да блин, не надо!

В бордовом свете на стене перед Шкетом обезьянья тень уменьшалась, уменьшалась, уменьшалась и наконец воздела руку немногим больше, чем у Шкета.

Рука хлопнула Шкета по плечу.

– Эй, – сказал Саламандр. – Ничего себе у них хата! Ковер на полу… – Другая рука указала вниз; потом вверх: – И ты глянь, какая херня на потолке.

Шкет глянул.

Над лепниной по лесам, по озерным берегам, по холмам скакали женщины в газовых платьях и мужчины в доспехах.