возражаете, я проверю. Теперь мы ничего от него не добьемся… И боюсь, что не только теперь, но и никогда.

Д’Агоста глубоко вздохнул:

— Может, объясните мне, что там происходило?

— О чем это вы?

— О ваших странных вопросах. Про цветы, про лилии. Откуда вы знали, что он именно так прореагирует?

Пендергаст перестал набирать номер и опустил телефон:

— Это была догадка, не лишенная оснований.

— Да, но откуда она у вас взялась?

Пендергаст ответил не сразу, и голос его прозвучал очень тихо:

— Все дело в том, мой дорогой Винсент, что наш заключенный — не единственный, кто в последнее время начал чувствовать запахи цветов.

32

Пендергаст вошел в музыкальную комнату в особняке на Риверсайд-драйв так неожиданно, что Констанс, вздрогнув, оборвала игру на клавесине. Под ее пристальным взглядом он направился к столику, положил на него большую стопку бумаг, достал пузатый бокал, налил себе большую порцию абсента, сверху на бокал поместил ложку с отверстиями наподобие шумовки, положил в нее кубик сахара, полил его охлажденной водой из графина, потом прихватил бумаги и пошел к кожаному креслу.

— Не прекращай играть из-за меня, — сказал он.

Констанс, пораженная его немногословием, вернулась к сонате Скарлатти. Хотя она видела Пендергаста лишь краем глаза, у нее возникло ощущение, что случилось что-то нехорошее. Он наспех глотнул абсента, со звоном поставил бокал, затем сделал еще один большой глоток. Одна его нога не в такт музыке постукивала по персидскому ковру. Он пролистал бумаги — кажется, это был пестрый набор каких-то старых научных трактатов, медицинских журналов и новых распечаток — и отложил их в сторону. После того как он отхлебнул абсента в третий раз, Констанс перестала играть (это была дьявольски трудная вещь, требовавшая абсолютной концентрации) и повернулась к нему:

— Как я понимаю, поездка в Индио принесла разочарование.

Пендергаст, разглядывавший одну из голограмм на стене, молча кивнул.

— Этот человек так ничего и не сказал?

— Напротив, он был очень разговорчив.

Констанс разгладила на себе юбку:

— И?..

— Нес чушь.

— Что именно он сказал?

— Я же говорю — чушь.

Констанс сложила руки на груди:

— Я бы хотела точно знать, что он сказал.

Пендергаст посмотрел на нее и прищурился:

— Ты сегодня очень настойчива.

Констанс молча ждала.

— Он говорил о цветах.

— Случайно, не о лилиях?

После паузы:

— Да. Как я уже не раз повторил, это была бессмысленная чушь.

Констанс опять погрузилась в молчание. Какое-то время никто не произносил ни слова. Пендергаст продолжал играть со своим бокалом, допил его, встал и снова взял со столика бутылку абсента.

— Алоизий, — заговорила Констанс, — возможно, он и нес чушь, но не бессмысленную.

Игнорируя ее, Пендергаст начал готовить второй бокал.

— Есть один вопрос, который мне нужно с тобой обсудить. Дело довольно деликатное.

— Конечно, прошу тебя, — сказал Пендергаст, наливая абсент в бокал и кладя сверху ложку с отверстиями. — Где этот чертов сахар? — пробормотал он себе под нос.

— Я изучала историю твоей семьи. Во время нашего разговора вчера в оружейной комнате всплыло имя доктора Эванса Паджетта. Тебе оно знакомо?

Пендергаст положил кубик в ложку и начал обливать его ледяной водой:

— Не люблю драм. Я с ними покончил.

— Жена доктора Паджетта отравилась эликсиром твоего прапрадеда. Человек в калифорнийской тюрьме страдает теми же симптомами, что и жена Паджетта и все остальные, кто принимал чудодейственное средство Езекии.

Пендергаст взял бокал с абсентом и сделал большой глоток.

— Человек, убивший сотрудника музея и напавший на тебя, похитил бедренную кость жены Паджетта. Зачем? Возможно, он работал на кого-то, кто пытался воссоздать эликсир. Наверняка в кости имеются остаточные вещества.

— Какая ерунда, — пробормотал Пендергаст.

— Боюсь, что нет. Я тщательно изучила этот эликсир. Все жертвы поначалу говорили о запахе лилий, это была изюминка, часть рекламной кампании. Когда человек начинал принимать эликсир, запах был преходящий, сопровождался ощущением благополучия и концентрации внимания. Со временем запах становился постоянным. Более тяжелым. Когда человек принимал дополнительные дозы эликсира, запах лилий начинал пропадать, словно цветы портились. Жертва становилась раздражительной, беспокойной, у нее нарушался сон. Ощущение благополучия сменялось тревогой и маниакальным поведением с периодами неожиданной апатии. В течение этого периода дополнительные дозы эликсира становились бесполезны, напротив, они лишь усугубляли страдания жертвы. У больного возникали приступы неуправляемой ярости, перемежаемые время от времени крайней вялостью. Потом начиналась боль — головная, суставная, человек уже не мог пошевелиться, не причиняя себе мучительных страданий. И… — Констанс помедлила. — И в конце приходила смерть, как благодать.

Слушая ее, Пендергаст поставил бокал и выпрямился. Начал ходить по комнате.

— Я прекрасно осознаю грех моего предка.

— Есть еще одно соображение: эликсир принимали в форме паров, а не в виде капель или таблеток. Его нужно было вдыхать.

Пендергаст сделал еще несколько кругов по комнате.

— Ты, конечно, понимаешь, к чему я клоню, — сказала Констанс.

Пендергаст пренебрежительно махнул рукой, отметая ее опасения.

— Алоизий, бога ради, тебя отравили этим эликсиром. Не просто отравили — доза, судя по всему, была чудовищной!

— Констанс, перестань кричать.

— Ты не начал ощущать запах лилий?

— Это довольно распространенный цветок.

— После нашего вчерашнего совещания я попросила Марго выяснить кое-что по его результатам. Она обнаружила, что кто-то, явно под вымышленным именем, интересовался эликсиром Езекии, запрашивал материалы по нему в Нью-Йоркской публичной библиотеке и в Нью-Йоркском историческом обществе.

Пендергаст остановился, сел в кресло и взял бокал. Откинувшись на спинку кресла, он сделал быстрый глоток, потом поставил бокал.

— Извини меня за откровенность, но кто-то мстит тебе за грехи твоего предка.

Пендергаст как будто не слышал ее. Он допил остатки абсента и начал готовить следующую порцию.

— Тебе нужно срочно обратиться за медицинской помощью, или ты окажешься в таком же состоянии, как этот тип в Калифорнии.

— Для меня нет иной помощи, кроме той, которую я сам себе могу оказать, — с неожиданной резкостью сказал Пендергаст. — И я буду тебе благодарен, если ты перестанешь мешать моему расследованию.

Констанс поднялась с фортепьянного табурета и подошла к нему:

— Дорогой Алоизий. Не так давно в этой самой комнате ты назвал меня своим оракулом. Позволь мне играть эту роль. Ты заболеваешь. Я это вижу. Мы можем тебе помочь, все мы. Самообман будет иметь роковые последствия…

— Самообман? — Пендергаст издал резкий смешок. — Здесь нет никакого самообмана! Я прекрасно осознаю мое состояние. Неужели ты думаешь, что я не приложил все свои силы, чтобы исправить положение? — Он схватил стопку бумаг и швырнул их в угол комнаты. — Если мой предок Езекия, чья жена умирала от эликсира, не смог найти противоядия… то