как его могу найти я? А вот чего я не могу допустить, так это твоего вмешательства. Да, ты права, я назвал тебя моим оракулом. Но теперь ты становишься моим альбатросом[483]. Ты женщина с идеей фикс, что и продемонстрировала так драматически, когда низвергла своего любовника в жерло вулкана Стромболи[484].

Констанс внезапно переменилась. Ее тело напряглось. Пальцы сжались в кулаки. В фиалковых глазах засверкали искры. Сам воздух вокруг нее потемнел. Перемена была такой резкой и в ней чувствовалась такая угроза, что Пендергаст, подносивший бокал к губам, вздрогнул и на тыльную сторону его ладони выплеснулось немного абсента.

— Если бы такие слова мне сказал какой-нибудь другой мужчина, — проговорила Констанс низким голосом, — он не дожил бы до утра.

Она развернулась на каблуках и вышла из комнаты.

33

— Вас кто-то хочет видеть, лейтенант.

Питер Энглер оторвался от стопки лежащих на его столе распечаток и вопросительно поднял бровь, глядя на своего помощника сержанта Слейда, появившегося в дверях.

— Кто там?

— Блудный сын, — с тонкой улыбкой сказал Слейд, отходя в сторону.

Мгновение спустя в дверях появилась худощавая, аскетичная фигура специального агента Пендергаста.

C большим трудом скрыв удивление, Энглер молча показал Пендергасту на стул. Он почувствовал, что в этом человеке произошла какая-то перемена. Он не мог сказать толком, в чем тут дело, но подумал, что это связано с выражением глаз Пендергаста, которые казались необыкновенно яркими на очень бледном лице.

Энглер откинулся на спинку стула, не собираясь проявлять инициативу. Он уже достаточно обхаживал этого человека, пусть теперь агент ФБР заговорит первым.

— Я хотел поздравить вас, лейтенант, с вашей вдохновенной находкой, — начал Пендергаст. — Мне бы и в голову не пришло искать анаграмму имени моего сына в списках пассажиров из Бразилии. Это так похоже на Альбана — он любил подобные шутки.

«Конечно, тебе бы это не пришло в голову», — подумал Энглер. Мозг Пендергаста работал иначе. Энглер лениво спросил себя, уж не был ли Альбан Пендергаст умнее своего батюшки.

— Мне вот что любопытно, — продолжал Пендергаст. — В какой именно день Альбан прилетел в Нью-Йорк?

— Четвертого июня, — ответил Энглер. — Рейсом «Эйр Бразил» из Рио.

— Четвертого июня, — повторил Пендергаст, как бы для себя. — А через неделю его убили. — Он кинул взгляд на Энглера. — Найдя анаграмму, вы, естественно, вернулись назад и проверили более ранние списки?

— Естественно.

— Нашли что-нибудь?

Энглер немного поколебался, не дать ли максимально уклончивый ответ, чтобы Пендергаст ощутил, что чувствуют люди, задавая вопросы ему. Но это было не в характере Энглера.

— Нет пока. Расследование продолжается. Нам предстоит проверить огромное число списков, и не все они в идеальном порядке. В особенности это касается зарубежных авиарейсов.

— Понятно. — Пендергаст обдумал что-то. — Лейтенант, я бы хотел извиниться за то, что прежде был не так общителен, как следовало бы. В то время мне казалось, что я быстрее продвинусь в этом деле, если буду вести его самостоятельно.

«Иными словами, ты считал меня неумелым идиотом, какими, по твоему мнению, являются большинство полицейских», — подумал Энглер.

— Видимо, в этом я ошибался. И чтобы исправить ситуацию, я хочу поделиться с вами той информацией, которой располагаю на сегодня.

Энглер махнул рукой, повернув ее ладонью кверху и тем самым приглашая Пендергаста продолжать. В дальнем углу кабинета стоял сержант Слейд, который, по своему обыкновению, не произносил ни звука, только слушал и впитывал.

Пендергаст вкратце изложил Энглеру историю с калифорнийской шахтой и засадой и поведал о связи этих событий с убийством музейного сотрудника. Слушая о том, что прежде утаивал от него Пендергаст, Энглер испытывал удивление, раздражение, даже гнев. В то же время он понимал, что эта информация может быть очень полезной, она позволит открыть новые направления расследования, — разумеется, если на ее достоверность можно положиться. Энглер слушал с бесстрастным лицом, прилагая усилия, чтобы не выдать своих чувств.

Пендергаст закончил рассказ и замолчал, глядя на Энглера в ожидании ответа. Но так ничего и не дождался.

Прервав затянувшееся молчание, Пендергаст встал:

— Как бы то ни было, лейтенант, на сегодня это продвигает дело. Или дела. Я предлагаю вам эту информацию в духе сотрудничества. Если я могу быть полезен еще в чем-то, надеюсь, вы дадите мне знать.

Энглер наконец шевельнулся на своем стуле:

— Спасибо, агент Пендергаст. Мы непременно с вами свяжемся.

Пендергаст вежливо кивнул и покинул кабинет.

Какое-то время Энглер сидел, откинувшись на спинку стула. Затем он повернулся к Слейду и жестом подозвал его к себе. Плотно закрыв дверь, сержант Слейд подошел к столу лейтенанта и сел на место, только что освобожденное специальным агентом.

Энглер несколько мгновений смотрел на сержанта. Этот невысокий, темноволосый, мрачный человек исключительно хорошо разбирался в тонкостях человеческой натуры. Он был также самым большим циником из всех, с кем Энглеру приходилось встречаться в жизни. Все эти качества делали Слейда исключительно полезным советником.

— Что скажешь?

— Не могу поверить, что этот сукин сын утаивал от нас столько информации.

— И я тоже. Так почему же он явился сегодня? Почему сначала из кожи вон лез, чтобы мне доставались лишь какие-то крохи, а теперь приходит по собственной воле и выдает все свои тайны?

— Тут два варианта, — сказал Слейд. — Первый: ему что-то нужно.

— А второй?

— Он этого не делает.

— Чего не делает?

— Не выдает всех своих тайн.

Энглер хохотнул:

— Сержант, мне нравится, как у тебя работают мозги. — Он помолчал. — Слишком уж кстати. Такой неожиданный поворот на сто восемьдесят градусов, такое открытое и явно дружественное предложение сотрудничества… и эта история о шахте, о ловушке, о таинственном преступнике.

— Поймите меня правильно, — сказал Слейд, отправляя в рот лакричную конфетку (у него всегда в кармане лежала горсть конфет) и кидая смятую бумажку в корзинку для мусора. — Я верю в эту историю, какой бы бессмысленной она ни казалась. Дело только в том, что он говорит не всё.

Энглер посмотрел на стол, задумавшись. Потом снова поднял глаза:

— Так чего же он хочет?

— Хочет выудить у нас информацию. Хочет узнать, что нам удалось выяснить о перемещениях его сына.

— А это означает, что ему это еще не известно.

— А может, и известно. Может, он делает вид, что ему это интересно, чтобы направить нас по ложному пути.

Слейд плутовски улыбнулся, жуя конфетку.

Энглер подался вперед, подтянул к себе лист бумаги и набросал скорописью несколько заметок. Он любил стенографию не только потому, что это был быстрый вид записи, но и потому, что в нынешнее время ею никто не пользовался, а