вспомнил, как раньше втайне смеялся над неспособными запомнить историю Валинора и Средиземья сородичами. Они казались такими глупыми и нелепыми, но что теперь с ним самим? Захотелось относиться с пониманием и теплом к презираемым прежде дуракам. Появилось даже желание сблизиться с особо тупоголовыми! Они ведь тоже… Не запоминают. Бедняги!

«Что со мной происходит? Это конец?!»

Мысли звучали приговором, но сердце не желало признавать очевидного. Нет, это не слабоумие старости, это просто переосмысление отношения к собратьям, не более.

Нынешнее лето действительно затянулось. Жара донимала, и стареющий калека понял, что уже с трудом вспоминает лицо девушки, полюбившейся в юности, которая, разумеется, вышла за другого, родила от него детей и уже давно стала бабушкой. Гундор понимал, почему так произошло, и старался не думать о причинах слишком много. Да, так сложилось. Всё. Но как она выглядела?! Как?!

Трясущаяся рука взяла уже не раз прочитанное письмо.

«Лягушка в своём болоте — королева. В своём болоте она и поёт».

Эти слова, наверное, с радостью написала Глорэдэль. Сестра постоянно присылала интересные фразы и обычаи новых знакомых. Конечно, ей весело набрать поговорок про своего мужа и вместе с ним посмеяться над забавными высказываниями, а вот калеке-одиночке в них виделся намёк на себя.

«За неимением птиц и лягушка — соловей».

Увы, приходится быть соловьём самому для себя. В своём болоте.

Гундор лёг поудобнее, посмотрел на многочисленные полки, заставленные толстыми книгами. Сыну Хадора нравилось представлять себя путешественником по своим и чужим выдуманным мирам, бывать в Светлом Валиноре и Земле-под-пологом-мрака-и-ужаса, забираться на высочайшие горы и спускаться в глубочайшие пещеры, проводить ночи с эльфийками, а потом легко уничтожать в одиночку целые армии орков. Всё это было на страницах книг, Гундор делал закладки на любимых моментах, отмечая их разными цветами. В собственных сочинениях адан любил делать множество неочевидных сюжетных ходов и потом, слушая обсуждения книг, с гордостью за свой ум наблюдать, как читатели не замечают очевидных вещей.

Осторожно поднявшись с постели, теперь уже младший сын вождя взялся за неоконченные записи. Начав читать, Гундор листал страницу за страницей и ловил себя на мысли, что не понимает, зачем нужны все эти странные намёки, то и дело проскакивающие между строк.

Забыл?! Как же так?

Принявшись судорожно листать в поисках ответа, едва не плача от бессилия, калека понял — не найдёт и со злостью отшвырнул записи. Это конец. Разумеется, были черновики с дополнениями, но Гундор не помнил, куда их положил.

И вдруг в голове прозвучали надиктованные самому себе много лет назад слова:

«Род Мараха — люди Солнца, и каждый из нас — частичка светила. Мы должны нести свет, даже когда все остальные его источники угасли».

Это была попытка подбодрить брата, лишившегося духа из-за трагедии в семье, а сейчас очень кстати попалась халадинская поговорка: «Алмаз и в грязной луже блестит». Захотелось всё-таки дочитать очередное письмо сестры, на этот раз записать свои мысли подробнее, даже если сейчас это кажется ненужным.

Свет солнца должен сиять. Неважно, из лужи или с неба.

В очередном конверте, присланном Глорэдэль, была, видимо, песня, записанная, словно, впопыхах — очень неаккуратно. Сестра пояснила, что это стихи про любовь на одну ночь, а после неминуемо умрёшь, но женщина, о которой речь, столь дивная, что никому не жаль жизни ради её поцелуев. Глорэдэль считала это ерундой, однако Гундор, уставший от жизни одинокого калеки, ощутил единение душ с автором наивных стихов. Захотелось узнать мелодию, родившуюся в голове автора.

— Ты, словно Валиэ, прекрасна! — во второй, третий, пятый и ещё многий-многий раз повторял сын Хадора строки неизвестного менестреля. — Но орков Моргота опасней

Прикосновение к тебе.

Подаришь ты любви мгновенье,

Что сотен лет и зим ценнее.

И покоряюсь я судьбе.

Пусть жизнью заплатить придётся

За краткий миг, что, как луч солнца,

Лишь проскользнёт во тьме.

Любовь, что ты дарить готова,

Нельзя познать уж будет снова,

Смерть закуёт меня в оковы,

Но…

Не жаль нисколько мне.

Гундор чувствовал — ему тоже было бы не жаль ни капли, ведь люди для того и приходят в Арду, чтобы однажды из неё навсегда уйти.

Гундор над этим посмеётся

На дороге валялась раздавленная лягушка. Возвращавшиеся по зову рогов с охоты юноши, скорее всего, не обратили бы на трупик внимания, если бы рядом не лежало украшение, которое обычно дарят на свадьбу: медальон из черепа перепёлки. Было похоже, будто кто-то пытался расстроить чью-то семейную жизнь с помощью колдовства, а за такое полагалось суровое наказание. Показав старшему из внуков вождя Халдана находку, эдайн решили взять и лягушку, и медальон с собой, чтобы попробовать найти злодея, только брать проклятую вещь в руки никто не решался.

Не желая выглядеть трусом перед будущими подданными, Халдир — ещё не отрастивший бороду парень, поднял трупик и свадебный дар и, гордясь собственной неописуемой храбростью, пошагал домой сквозь густую поросль, давая понять — дороги ему не нужны.

***

Эльфы могли бы двигаться без остановки, однако людям понадобился ночлег. Маблунг осмотрелся, словно лес полнился врагами, хотя берёз в округе не наблюдалось, собрался уходить, но вдруг Аклариквет встал от костра. До этого он сидел, будто в полусне, и играл на маленьких деревянных гуслях с дор-ломинским клеймом.

— Я заметил, как ты отреагировал на слова Галдора, сына Хадора, — менестрель тронул воина за плечо. — Знаешь, я тоже о многом сожалею, а сейчас, кажется, выпил лишнего и очень хочу тебе об этом рассказать.

Находившиеся поблизости эльфы и люди переглянулись.

— Не время, — коротко ответил дориатский страж, однако Аклариквет его не собирался слушать, поскольку хотел лишь быть услышанным сам:

— Никогда не будет подходящего времени, Маблунг, — произнёс он, аккомпанируя себе на гуслях. — Я тоже раньше не ценил мгновения, а теперь…

Мой путь дождём размыт, — запел он вдруг, — я потерян и разбит,

Вдоль рваных ран души моей вода струится.

Сколько так бродить,

Теплом пытаясь растопить

Боль былых надежд под коркой льда?

Оставь