реликвией стол, Хадор начал рассказ, опуская то, что, по его мнению, короля Голфина интересовать не может.

***

Старый вождь в первый момент отпрянул от колдовского огня, но быстро сообразил — это фокус, не более.

— Гадкие эльфики! — проскрежетал он. — Ненавижу вас и тех, кто считает вас друзьями!

— А зачем тогда сына на эльфий манер назвал? — подражая говору эдайн, беззлобно спросил Маблунг, стоя так, чтобы было видно всех вероятных драчунов.

— А я тогда грибов обожрался, — вдруг успокоился старик и как-то даже погрустнел. — Это всё вы мне подсунули! Ладно, чё уж. — Не договорив, вождь Халдан махнул рукой и указал трясущимся пальцем на дориатского стража: — Каждого человека его же верёвкой удавить можно.

— Хорошо сказал, — похвалила Глорэдэль негромко. — Запишу.

Проводив взглядом уковылявшего прочь отца, Халмир вежливо поклонился, словно повторяя манеру эльфийских приветствий.

— Я прошу считать случившееся шуткой, — сказал он на трудно узнаваемом Синдарине. — С кем мой отец поздоровается, у того осёл дохнет. Хорошо, что вы ему не нравитесь.

— Для козла козёл дороже стада баранов, — многозначительно произнёс Маблунг, видимо, местную поговорку, потому что на неё никто не обиделся и не засмеялся, а вот прибывшие из Хитлума подданные Нолофинвэ едва сдержали улыбки.

Халмир указал куда-то в кусты:

— Дорогие гости, я тут хозяин, поэтому, коль захочу, то и пареные бобы посажу. Своих сородичей я с радостью приглашаю на пир. А его сородичи, — он плавно повёл рукой в сторону Маблунга, — пусть с ним и пируют.

— Вот оно как, — подняла брови Зеленоглазка. — Мы, значит, недостойны.

— Галдор, — Глорэдэль подошла к карете брата, отодвинула шторку, — пожалуйста, держи себя в руках.

Сын Хадора не ответил. Он был вроде бы трезв и крайне хмур, недобро косился на дориатскую стражу.

— Не заставляйте его ждать, — тихо сказал Маблунг. — Пусть считает вас друзьями.

— И что он нам сделает, хозяин пареных бобов? — хрипловато процедил Галдор.

— Пусть лучше считает вас друзьями, — повторил Синда. — Поверь, я говорю это не просто так.

Самая грязная лужа Арды

В кустах оказался спрятан широкий невысокий шалаш, окружённый такими же, только поменьше. Для всесезонных жилищ они выглядели слишком лёгкими, но, вероятно, на зиму стены как-то утеплялись. Абсолютно все выходы смотрели точно в сторону, противоположную границе с Дориатом.

— Это чтобы эльфы думали, будто в шалаши нельзя зайти? — во весь рот заулыбался Кабор. — Дверей же нет. А обойти не догадаются.

— Какие недогадливые в Дориате эльфы! — серьёзно покачала головой Глорэдэль.

Супруг печально вздохнул.

Слуги семьи Хадора шли чуть позади, молча опустив глаза. На пару шагов от них отставал Галдор, постоянно останавливавшийся и что-то рассматривавший в густых кронах буков.

Поселение халадинов огибала полукольцом неаккуратная вырубка — создавалось впечатление, будто каждый просто валил ближайшее от своего дома дерево, отходя на самое короткое разрешённое расстояние, оставляя нетронутым лишь «живой забор» вокруг расположения племени. Но такая вырубка привлекала внимания гораздо больше, нежели дороги или заметные с их стороны входы в жилища.

— Алмаз и из лужи слепит глаза! — вдруг сказал Халмир, указывая сначала на шалаши, а потом — на лес.

Сделав вид, будто всё поняли, Глорэдэль и Кабор почтенно кивнули, и сын вождя халадинов просиял.

***

— Наши подопечные — немного необычный народ, — словно извиняясь, Маблунг пожал плечами.

Дориатский страж позвал эльфов Хитлума на поляну около поворота реки, находящуюся на возвышенности, пояснив, мол, если старый вождь всё-таки обиделся на неподчинение, отсюда будет заранее видно, насколько плохо дело.

— Халдан называет свои владения драгоценными, — Маблунг одновременно говорил, разводил костёр и следил за окрестностями. Его соратники находились поблизости, однако не подходили. — А ещё он в тайне боится леса. Я слышал историю об этом. Рассказать?

— Конечно, — с охотой кивнула Зеленоглазка. — Неизвестно, сколько нам тут сидеть и чего ждать.

— Когда Халдан был ещё ребёнком, — заговорил, смотря в небо, Синда, — на Таргелион напали орки, и племя халадинов оказалось в окружении. Тогда погиб и отец будущего вождя, и дед. Осталась только тётя Халет, которая и привела в итоге свой народ к нам. Конечно, не она привела, а владыка Финрод, сын Финарфина, но это не столь важно для нас, а халадины и вовсе это вспоминать не любят. Когда племя уходило из Таргелиона, народ Халет был разорён, однако кое-какие сокровища кому-то всё же удалось вывезти. Только леди-вождь потребовала избавиться от всего проклятого золота, втоптать его в грязь. Можно было бы отдать ненужные драгоценности Финроду, ведь, насколько я знаю, он выплатил их долги, но Халет распорядилась иначе. Халдан пожадничал, спрятал под одеждой кристалл, а тётка нашла. Говорят, угрожала завести племянника в лес и бросить на съедение волкам, если не выбросил проклятое сокровище. И, говорят, Халдан приходил к луже, куда выбросил кристалл, любоваться его блеском. Позже, став вождём, он начал говорить, что его прекрасное поселение — это алмаз, который сияет даже в грязи, то есть, в нашем лесу.

— Мило, — Зеленоглазка рассмеялась.

— Алмаз не сияет, потому что не обработан, — один из втородомовских эльфов помрачнел, — бриллиант сияет.

— Сильмариль, — поправил его Аклариквет, многозначительно улыбнувшись. — Даже у Моргота.

— Земли которого — самая грязная в Арде лужа, — поёжилась колдунья, невольно оглянувшись на кроны.

— Знаете, почему ещё берёзы зовутся белыми предателями? — вдруг спросил Маблунг, крайне удивив всех у костра. — Потому что горят незаметно и пахнут при этом приятно. Не скажешь, что пожар начался.

— Похоже, я не понимаю местных шуток, — вздохнул менестрель, уставившись в огонь. — В Валиноре первые Эльдар постоянно пели о любви к белым деревьям, а здесь…

— Здесь — сумеречный край, — дориатский страж прищурился, — который не покинули те, для кого братство означает больше, нежели просто придуманное одним из первых эльфов слово.

—