время повальной хвори. Я помню, как ругалась её мать, как плакал маленький сынок. А она думала только о близости с первым встречным! Конечно, она заражала смертельной хворью каждого, кто с ней ложился! Разумеется, столь похотливая особа была страстной и дарила весьма необычные ласки, поэтому привлекала, но одна ночь с ней становилась приговором любому мужчине. Однако именно ей посвятили сказку, песню и стихи! Не нам, спасавшим Младших от болячек! А ей! И таким, как она!

— Можно я запишу песню об этой распутнице? — спросила Глорэдэль, краснея. — Хочу послать брату, пусть посмеётся.

***

Галдор вышел из палатки справить нужду. Была уже глубокая ночь, и костры в лагере погасли. Несколько эльфов сидели около едва тлеющих углей, погружённые в раздумья.

Отлив с довольным кряхтением и резким движением поправив штаны, сын вождя подошёл к Эльдар.

— Я слышал, ваши соратники не преуспели в прошлый раз, пытаясь договориться с халадинами, — заявил он, стараясь говорить чётко, несмотря на многодневное безмерное распитие вина. — Но в этот раз я такого не допущу!

Втородомовские воины переглянулись, сдерживая улыбки, глядя на растрёпанного, помятого, далеко не молодого человека.

— Мы сначала скажем этим дикарям, а потом и покажем, — Галдор поднял кулак над головой, потряс рукой, — что наша армия больше, чем их! Наши бойцы лучше вооружены, у нас есть доспехи и лекарства для быстрого выздоровления раненых! Мы сомнём их сопротивление! Не позволим себя унизить!

— Я не позволю тебе проливать здесь кровь, — возник из темноты единственный светловолосый эльф на поляне. — Именем короля Тингола и владычицы Мелиан. И не смей больше произносить эти слова.

— А, это ты! — узнав Маблунга, Галдор хохотнул. — Пастух для низших рас! Как вы там называете наших лордов? Голодрим, да? На вашем языке это означает нечто, не относящееся к мудрым искусникам, да?

Дориатский страж не продолжил разговор, снова исчез во тьме.

И вдруг от догоревшего костра полилась простая мелодия, которая, однако, почему-то завораживала.

— Мой путь дождём размыт, — зазвучал голос Аклариквета, — я потерян и разбит,

Вдоль рваных ран души моей вода струится.

Сколько так бродить,

Теплом пытаясь растопить

Боль былых надежд под коркой льда?

Оставь меня! Смогу ли навсегда

Когда-нибудь любовь к тебе забыть?

Галдор замер, чувствуя, что не может вспомнить, о чём собирался сказать. В сердце зашевелилась странная, словно живая тоска, пробуждая желание жить и стыд за пьянство. Эти чувства нередко возникали и ранее, но сейчас почему-то ощутились иначе, словно найдя путь глубже в душу, нежели прежде. Воспоминания о любимых, навсегда ушедших из мира живых, резанули по сердцу, яркой искрой вспыхнул страх однажды потерять и родителей, и сестёр, и брата, и племяшек… Хватит ли сил пережить ещё хотя бы одну смерть? Даже об отце почему-то сейчас думалось без ненависти.

— А ты, — рыгнув и подтянув штаны ещё раз, указал адан на Аклариквета, — господин, хватит колдовать. Я и без тебя, господин, с мозгами. Понимаю, что можно, а что нельзя.

Поклонившись, Галдор ушёл в палатку. То ли ему показалось, что вслед прозвучал голос сестры, то ли нет. Глорэдэль сказала кому-то, что над этим Гундор тоже обязательно посмеётся.

Примечание к части Песня: «Вечный дождь» гр. «Дыхание пустоты»

Хозяин пареных бобов

Всё ещё оглядываясь на песок, словно там действительно могут появиться следы старухи Халы, внучки вождя халадинов поспешили узнать, почему трубят рога. В прошлый раз это означало смерть бабушки, однако, сейчас, вроде бы, пение звучало не скорбно, а торжественно. Рождаться в семье Халдада было некому, свадеб пока тоже не планировалось, значит, произошло нечто иное. Может быть, важные гости?

***

Хадор посмотрел на вошедшего гонца. Каждый раз, когда от короля Голфина кто-то приезжал в Дор-Ломин со срочными донесениями, человеческий вождь ощущал себя странно: то ли чувствовать гордость, то ли опасаться неизвестно чего… Да, предки жили с эльфами бок о бок, общались практически на равных, но то были иные эльфы, и иные люди. И совсем иные времена! Иногда Хадор думал, что многое бы отдал за возможность поговорить с Марахом о жизни, отношениях с подданными и Старшими, о войне…

Отдал владыка Дор-Ломина уже очень многое во имя вроде бы общего блага, но что получил взамен? Драконий Шлем из рук великого в прошлом принца Фингона. Равноценный ли то обмен? Сомнения в этом — признак человеческого слабоумия и малодушия в сравнении с эльфийской мудростью и доблестью? Вопросы и отсутствие ответов на них бесили до боли в груди, поэтому стареющий адан отмахнулся от бесполезных мыслей. Всё равно спрашивать об этом он никого не собирался.

Узнав, что важный гость вот-вот зайдёт, вождь поставил реликвию на самое видное место, и, когда эльф зашёл — абсолютно бесшумно, словно призрак, а не живое существо, Хадор гордо указал на подаренное сокровище:

— Абсолютно неуязвим для стрел. Разве только, если в глаз попадут. Но орки так метко стрелять не умеют.

Гонец согласно кивнул, однако его многозначительный взгляд говорил о том, что не всегда стоит бояться морготовых рабов — выпустить стрелу могут не только они. От этого молчаливого напоминания по спине человека пробежали мурашки.

— Я здесь, чтобы доставить королю Нолофинвэ вести быстрее, чем это сделает ваша почта, — без выражения произнёс эльф, вежливо отказавшись от предложенного супругой Хадора угощения. — Расскажи всё, что знаешь, о походе сына, а потом передай ему, что на этот раз союз должен быть заключён любой ценой. Король Нолофинвэ не потерпит новой неудачи.

— У короля не бывает неудач, — с гордым почтением заявил Хадор.

— Именно так, — согласился посланник. — Рассказывай, вождь, что пишет тебе сын.

Честно сообщать, что Галдор не прислал ещё ни одного письма, и все вести получает только от дочери, владыка Дор-Ломина не стал. Пригласив всё-таки гостя за увенчанный