Едва я подумала об этом, как тут же мне стало жаль и героиню знаменитой повести-феерии Александра Грина, и себя, и тех, кто ждет, надеясь на лучшее будущее…

На глазах тут же появились новые горячие слезы.

Хорошо, что никого нет, потому что сдерживаться столько времени мне было бы нелегко. Так внезапно все произошло — я умудрилась влюбиться и сейчас все яснее и яснее это осознаю и больше не строю никаких иллюзий. Почему человеческое счастье может быть разрушено за пару часов? Или даже за пару минут? Почему люди чувствуют друг к другу эти странные эмоции, которые заставляют стучать сердца, разгоняют кровь, играют гормонами и просто вынуждают удерживать в памяти образы тех, кого, как нам кажется, мы любим. Почему любовь почти никогда не бывает взаимной? И почему именно я должна страдать и вспоминать и почему мои глаза должны мокнуть не от дождя, а от собственных непрошеных слез?

Нет никого, и я могу делать все, что хочу. Я высунулась в окно, подставляя руки ладонями вверх под косые капли воды, приятно холодившие кожу. Сейчас, сейчас я немного поплачу, а потом больше не буду вспоминать ни Кея, ни кого другого, кто способен причинить боль своим одним существованием.

Я стояла, высунувшись по пояс, подставляя руки, лицо, плечи под сильный дождь, и не боялась упасть — только в детстве я пугалась высоты. А теперь я боялась, что моя прежде налаженная жизнь пойдет под откос из-за глупых чувств, а ведь мне было так хорошо и уютно, когда я существовала в замкнутом пространстве и общалась с небольшим количеством привычных людей.

Гром вырвался из темных облаков вместе с моим глухим всхлипом — обычно я плачу молча.

Нет, нет, забуду об этом всем! Ничего страшного не случилось! Просто в очередной раз придумала себе Катя что-то странное. Все-таки какая же красивая, душевная музыка. Каждый раз, когда я ее слышу, передо мной раскидываются шикарные альпийские луга, на которых играют краски и греется земля под нежными лучами осторожного солнца, боящегося растопить далекие снега, а одинокий человек со свирелью в руках ловко, но грустно играет, и никто его не слышит и не услышит. Свирель плачет, пастух плачет, и я тоже. Прямо-таки сопливое трио получается — от этой мысли я даже улыбнулась. Утирая лицо ладонями, продрогшая, но почему-то резко успокоившаяся, наконец захлопнула окно, за которым успокаивался понемногу и кратковременный ливень.

И из-за чего я расстроилась? Из-за того, что кто-то целовался с другой девушкой и любит поиграть в Хозяина Мира? Я предупреждена — а значит, мне бояться нечего. И думать о нем, милом блондине, тоже не нужно.

«Одинокий пастух» играл уже который раз подряд. Режим у музыкального центра был поставлен таким образом, что одна и та же мелодия играла до тех пор, пока ее не остановят и не поменяют на другой трек на диске. Знаменитая мелодия, казалось, не имела конца и начала, но… все-таки я уловила в ней и какие-то позитивные успокоительные нотки.

Пора бы и выключать музыку. Кажется, слезы сами собой перестают идти.

Музыка все же умеет успокаивать.

Я успела лишь сделать музыку потише и тут же услышала, как телефон вновь неугомонно заиграл. Правда, мелодия казалась вновь нормальной, а не раздражающей.

Интересно, кому я опять понадобилась. Если звонит… один человек со светлыми волосами, то я, наверное, занесу его в черную книгу, чтобы он не трепал мне нервы.

Но к моему большому облегчению, мне звонил совсем другой человек. Тоже светловолосый, но не Кей, а Антон.

Классно! Какой же все-таки парень хороший — почувствовал, что мне плохо.

— Алло, — не мешкая взяла я трубку. Голос у меня до сих пор был глухим и хриплым — после обильных «слезоизлияний» он у меня всегда такой.

— Катя?

Нет, это Чуня.

— Да, — чуть откашлялась я. — А это ты, Антон? Ну да, это ты, какие я глупые вопросы задаю.

— Ты дома?

— Ну да, — удивилась я такому вопросу, — а что?

— Может быть, мы сходим погулять?

Я захихикала, вытирая все еще мокрые уголки глаз. Эта фраза так напоминает детство — мы с подружками тоже звонили друг другу и говорили: «А может, погуляем?» А однажды в шестом классе мне так позвонил мальчик-одноклассник и так же пригласил меня погулять. Эх, почему же тогда, в ту пору, когда и я, и Нинка, относились к представителям сильного пола как к существам наглым и враждебным, я гордо отказалась. «Фиг тебе, а не гулять», — сказала я однокласснику. «Ну и дура», — тут же сообщил он мне тогда и пригласил другую одноклассницу. Уже через год у них была «любовь», и они стали первой парой класса. Стоит ли говорить, что ваша покорная слуга чуть локти себе от досады не отгрызла? Честно говоря, мне не сильно хочется высовывать нос на улицу — и небо там такое мрачное, — но вдруг, если я сейчас откажу одногруппнику, он завтра встретится с той же Татьяной или с Ольгой, или еще с какой-нибудь девушкой из группы. Тогда я сама себе отгрызу голову.

— Ты не хочешь? — обеспокоенно спросил Антон, потому что я замолчала и нервно засмеялась. Вот оно, последствие моей кратковременной истерики.

— Хочу. Пошли.

— А ты точно можешь? Почему у тебя голос такой странный? — осторожно поинтересовался парень.

Судя по шуму и гаму, он находился где-то на улице. Его голос изредка пропадал.

— У меня нормальный голос, — как можно веселее откликнулась я и нечаянно всхлипнула — после слез у меня совершенно непроизвольно бывает и такое. Верный признак того, что я успокаиваюсь.

— Ты что, плакала? — почти что с ужасом спросил одногруппник. Наверное, он один из тех парней, кто боится женских слез и не знает, что с ними делать.

— Нет, — сама себе улыбнулась я, — просто порезала палец.

— У тебя все в порядке? Точно? Больно? — засыпал меня вопросами молодой человек.

— Да все хорошо, — до сих пор несколько в нос заверила я его, — не беспокойся. И я могу, Антош.

— Как ты меня назвала? — почему-то удивился одногруппник.

— Антошей. Тебя так никто не называет?

— Никто.

Надо же, этого чудика никто не зовет ласкательно-уменьшительным именем. Тогда я буду первопроходцем.

— А тебя так звать можно вообще? — Вдруг ему такие сокращения не по душе?

— Зови как угодно, Кать, — засмеялся он. — Во сколько тебе будет удобно встретиться?

— Во сколько? М-м-м…

Я задумчиво покосилась на большие круглые часы в виде радостного солнышка, в которое какой-то умник вставил механизм часов. — Давай часа через два.

— А где? Хочешь, приеду к тебе и подожду около подъезда? — и эти слова были мной едва расслышаны — шум машин и какое-то гудение перекрывали голос парня.

— Давай, — обрадовалась я. — И знаешь?

— Что?

— Хорошо, что ты позвонил.