Джимми и не думал разоблачаться. Он лежал на постели одетый, и от его одежды пахло сыростью. Собравшись с мужеством, Одетта потянулась к нему, чтобы обнять за плечи, но напоролась на его напряженный, страдающий взгляд.

Тогда Одетта сменила тактику и стала нежно поглаживать его по лицу.

— Почему ты не сказал мне, что видел ту запись?

— Я не был уверен, что ты знаешь о ее существовании. Я почти не сомневался, что тебя подставили, сняли на видео без твоего ведома, и тебе будет крайне неприятно, если… ну ты понимаешь… — Джимми уткнулся взглядом в потолок. — Короче говоря, я ужасно боялся, что, если скажу тебе о том, что видел вас с Флорианом вместе, ты не захочешь со мной жить.

— Значит, ты хотел, чтобы я к тебе переехала, даже после того, как просмотрел ту пленку?

Джимми протянул руку и кончиками пальцев коснулся ее щеки.

— Я мечтал об этом, хотя знал, что не смогу предложить тебе те чувственные удовольствия, к которым, если верить видеозаписи, ты привыкла. — Джимми тяжело вздохнул. — У меня столько комплексов… Иногда мне даже начинает казаться, что я — законченный импотент. Но я не хочу тебя потерять. Я очень тебя люблю. Однако, чтобы свыкнуться с мыслью, что ты моя, и я могу тобой обладать, мне потребуется время. Знаешь, Одди… — тут Джимми снова исторг из себя тяжкий вздох, — даже если у меня ничего не будет получаться… Может быть, мы сумеем все-таки с тобой договориться? К примеру, если ты будешь и дальше со мной жить, я, вполне вероятно, сумею приучить себя к мысли, что у тебя есть мужчина на стороне, который способен ублажать тебя так, как это тебе нужно.

— Да ты с ума сошел! — в ужасе вскричала Одетта.

— Ничего подобного. Я в своем уме и, как человек разумный, считаю, что Флориан в этом смысле тебе не подходит. Он не знает, что такое любовь, и в конечном счете обязательно тебя бросит…

— Но я не люблю Флориана! И никогда не любила…

— Значит, у тебя к нему только физическая тяга? — Джимми, который был не в силах постичь ее внутренний мир, лишь развел руками. — Что ж, не могу тебя за это винить. Судя по всему, самец он выдающийся…

— Но между нами ничего нет! — воскликнула Одетта, впиваясь пальцами в мокрый свитер на груди у Джимми. — На пленке единственный раз, когда мы были вместе… Это Калум заставил меня вступить с Флорианом в связь! Он сказал, что если я люблю его, то это сделаю. Тогда я до такой степени была им отравлена, что готова была ради него на все. Это было в прошлом году — сразу же после открытия «РО». Но теперь мне кажется, что с тех пор прошла вечность.

— В прошлом году? — переспросил Джимми с недоверием.

— Да, в прошлом году. И один-единственный раз. — Одетта подтянула колени к груди и обхватила их руками. — Помню, что потом я всю ночь проплакала.

— Потому что дело не выгорело, — сухо заметил Джимми. — Ведь Калум после этого не стал относиться к тебе лучше, верно?

— Не стал. Более того, он даже начал меня презирать, — прошептала она, цепенея на мгновение от вернувшейся вдруг душевной смуты. — Это был глупейший поступок, который я совершила в своей жизни. Когда же я узнала, что Калум, воспользовавшись камерой слежения, записал нашу с Флорианом близость на видеопленку, то и вовсе чуть с ума не сошла от гнева и боли. Калум же попытался меня уверить, что это была часть сделки — и ничего больше. Надо тебе сказать, я — человек в сексуальной сфере не очень опытный, даже, пожалуй, наивный, и мне казалось, что предложенные мне Калумом правила игры соответствуют требованиям нового века, от которого я безнадежно в этом смысле отстала.

— Отстала? Ты? — удивленно спросил Джимми. — Неужели ты думаешь, что я в это поверю?

— Но это так. — Одетта отвела влажные волосы у него со лба, но он даже на нее не посмотрел. — Прежде чем я запала на Калума, у меня были всего две или три связи, но любви при этом я не испытывала. Я убедила себя, что в жизни настоящих чувств не бывает и встречаются они только в кино. Кстати сказать, это помогло мне впоследствии преодолеть свою безответную любовь к Калуму.

А потом на моем горизонте неожиданно появился ты. Стал присылать цветы и приглашать на обед. Я, конечно же, не поверила в твои чувства. Во-первых, я страдала от безответной любви к Калуму, а во-вторых, как я уже говорила, вообще не верила тогда в любовь. Главное же, я не верила в то, что кто-нибудь может меня полюбить. По этой причине мне не дано было понять, что рядом со мной оказался человек, которого я ждала всю свою жизнь.

Ну а потом моя жизнь пошла под откос, я потеряла все, что имела, даже остатки самоуважения, и стала сторониться людей. Боялась, что если я подпущу кого-нибудь слишком близко, то этот кто-то станет ковыряться в моих ранах, насмехаться надо мной, причинит мне боль…

— Но я оказался слишком настойчивым? — произнес Джимми, отваживаясь наконец посмотреть ей в глаза. — И сумел преодолеть твою оборону?

Она согласно кивнула:

— Да, лишь то неустанное внимание, которое ты ко мне проявлял, позволило мне взглянуть на жизнь по-иному. Я поняла, что чувства бывают не только в «мыльных операх», но и в реальности. Я даже поверила в то, что ты сможешь починить мне душу — точно так же, как ты починил элктропроводку у меня на мельнице. Я не учла одного — что у тебя на душе тоже могут быть раны, причем не менее болезненные и глубокие, чем у меня самой. Короче говоря, я считала, что ты — в силу своей порядочности и неиспорченности — не сможешь меня понять, если я расскажу тебе правду о себе, Калуме и Флориане. И потом — мне было очень стыдно о таком тебе рассказывать. Мне казалось, что после этого я уже никогда не смогу заниматься с тобой любовью…

— Бедняжка… — прошептал Джимми, заключая ее лицо в ладони.

— Для меня было крайне важно сохранить твои любовь и уважение, поскольку я поняла, что они идут от сердца, и другого шанса встретить человека, который по-настоящему меня бы любил, у меня, скорее всего, не будет. Это не говоря уже о том, что к тому времени я тоже тебя полюбила, хотя и боялась себе в этом признаться. Но что есть любовь, если не единение душ и тел? Поэтому нет ничего удивительного в том, что ты, просмотрев ту злополучную пленку, решил, будто душа у меня окончательно умерла, и не захотел моего тела… — Одетта не могла более сдерживаться и разрыдалась.

— Неправда! Это я во всем виноват…

— Я люблю тебя, Джимми, — воскликнула Одетта, улыбаясь сквозь слезы. — Самое большое счастье для меня — это любить тебя, целовать тебя, быть рядом с тобой. И мне не надо в любви излишеств и новомодных изысков. Я хочу, чтобы ты оставался таким, каков ты есть — пусть даже ты несколько закомплексован и консервативен в сексе. Кстати, я и сама такая…

Джимми неожиданно вскочил с постели, в мгновение ока сбросил с себя свитер, брюки и трусы и предстал перед ней обнаженным. Когда Одетта увидела его эрекцию, у нее от удивления расширились глаза.

— Что ж, — с улыбкой сказал он, снова подступая к постели. — Если у меня нет склонности к новомодным штучкам, это вовсе не означает, что я не способен ублажить женщину старым добрым дедовским способом.