Утешительно знать, что солнце будет всходить вечно – то есть до тех пор, пока оно не распадется холодным пеплом, пока не исчезнет Вселенная или вы сами. Свеча гаснет. И жизнь тоже. Или кто-то может задуть ее. Для свечи в часовне это не трагедия, она не знает, когда догорит. Она просто символ, образ непобедимого солнечного света, продолжающий гореть ночью в храме Капеллы. Но человеческое пламя знает – и дрожит не от ветра, а от страха. От слабости в своем сердце. Так и я дрожал в опостылевшей постели или на полу, когда уже не мог больше лежать на скомканных простынях. Хотя мне было всего двадцать три года – ничтожно мало в сравнении со столетиями, что я отсчитал с тех пор, – тем не менее я ощущал себя стариком, ощущал призрачность и мимолетность смертного существования. Чувствовал боль в некогда сломанных костях и шрамах от ран, полученных на улицах города и во время Колоссо.

Я совершил много ошибок и намеренно сделал много ужасных вещей. Полторы тысячи лет я скитался по Галактике и пополнял запасы скорби. Возможно, Гиллиам Вас заслуживал смерти. Он не был достойным человеком. Злобный, ограниченный и жестокий, как жестока была природа к нему самому и окружающие, несомненно, тоже. Я давно перестал верить, что один человек вправе решать, чего заслуживают другие. Я видел святых, истязаемых за их добродетели, и чудовищ, прославляемых за их пороки. Сам был и тем и другим.

Не так давно я утверждал, что всегда считал себя агностиком, но верю, что человек может обладать душой. Однако так было не всегда. Когда-то я думал, что все мы просто животные, и эти мысли помогали мне оправдать тот факт, что со многими из нас обращались как с животными. Помогали не замечать уродство мира. Теперь я понимаю все куда лучше. Кем бы ни был Гиллиам – а в нем оставалось что-то доброе, – он был человеком, как и все прочие. Но мне пришлось сделать выбор, как приходится каждому из нас. Я был молод и зол, растерян и испуган. Я не хотел умирать и не хотел убивать, но больше всего не желал, чтобы Валка возненавидела меня.

Мне пришлось выбирать.

Жизнь никогда не бывает такой, какую мы заслуживаем. Не знаю, есть ли на самом деле бог и кто он такой – Мать-Земля, или икона, или кто-то из предвечных богов древности, но если есть, то лишь он один способен вершить идеальное правосудие. Оно недостижимо в нашем грешном мире. Мы можем только стремиться к нему. Возможно, Гиллиам заслуживал смерти. Возможно, ее заслуживал я. Возможно, мы должны были убить один другого или примириться, не прибегая к оружию. Это не имеет значения, и не мне об этом судить. Я сделал свой выбор и делал его еще много раз. Это все, что мы можем, а потом нам предстоит жить со своим выбором и его последствиями. Судите меня, если на то ваша воля.

Но если боги существуют, они все же могут простить меня и пощадить его душу.

«Не самое худшее место, чтобы умереть», – решил я, затягивая коричневый дуэльный камзол. Грот, нависающий над полем с белой травой, был украшен резными фигурами Слепого Правосудия, Удивленной Удачи и самой Смерти, укрытыми от дождя естественным фасадом из необработанного песчаника. Из этого же камня была построена большая часть замка Боросево. Алтарь, установленный в капище древних языческих богов, находился в узком конце овального садика, окруженного живой изгородью из тиса-терраника, с густо-зелеными листьями, почти черными в лучах испепеляющего ржавого солнца Эмеша. Они создавали приятный контраст с молочно-белой костяной травой, устилавшей ковром это странное место.

А еще там росли цветы.

Эти туземные цветы были размером с человеческую голову. Влажные и тяжелые медно-красные соцветия на золотистых лианах покрывали собой всю высокую ограду и источали такой пьянящий аромат, что прелый воздух становился вполне терпимым. И они шевелились, распускаясь и складываясь, будто сотни бьющихся сердец или сонно моргающих глаз. Я растерялся, словно сводчатые ворота в грот оказались порталом в сказочную страну или этот маленький садик был частью луинского леса, о котором мечтала Кэт.

Полученная в столкновении с умандхом рана все еще зудела. Граф Матаро позаботился, чтобы мне обеспечили наилучший уход после того происшествия на складе, и, по правде говоря, меня поразило, как быстро я восстановился. Края раны срослись, но новую кожу до сих пор покалывало в тех местах, где стояли коррективы. Почесавшись, я оглянулся на свою небольшую свиту и ободряюще им улыбнулся. Валка не пришла, и это одновременно радовало и огорчало меня, зато Хлыст был на месте и уже начал исполнять обязанности моего секунданта, обговорив детали поединка с представителем Гиллиама. Анаис и Дориан, к моему большому удивлению, тоже пришли, но стояли в отдалении вместе со своими охранниками. Еще более неожиданным было увидеть здесь сэра Эломаса Редгрейва. Старик сидел на скамье, попивая чай из крышки термоса, и о чем-то тихо беседовал с Хлыстом. Я с хмурой гримасой немного понаблюдал за ними. Это Валка попросила старика прийти? Чтобы быть ее глазами?

– Страшно, Марло?

Гиллиам мрачно посмотрел на меня с дальнего края поля белой травы, где он стоял вместе с двумя анагностами в черных сутанах. Его горгульеподобие облачился в высокие сапоги и черные брюки, и даже кожаный камзол был таким же черным. Без скрывающей фигуру тяжелой сутаны, тысячи его дефектов сделались просто вопиющими: заметный горб, ноги разной длины, походка, напоминающая балансирование на краю пропасти.

– Вовсе нет, – отрезал я, наклонив голову.

Я целый год провел в мирмидонцах, а до этого меня больше десяти лет обучал фехтованию сэр Феликс Мартин. Я был стройным и здоровым, с чистой кровью, длинными и ровными ногами. Чем мне мог угрожать этот интус? Я проследил за тем, как он по-крабьи семенит по траве.

– Дуэлянты не должны переговариваться между собой, – пропищал распорядитель дуэли, круглолицый плебей с жидкими каштановыми волосами, отброшенными с высокого хмурого лба. Его реплика помешала интусу ответить.

Хлыст заспешил ко мне, проскользнув мимо других распорядителей в форме городских префектов:

– Все почти готово. Ты в порядке?

Круглолицый распорядитель достал две одинаковые шпаги из обитого бархатом футляра. Низкорослый плебей тщательно проверил остроту клинков большим пальцем и сделал отметку в наручном терминале.

– Я нанесу первый удар, и на этом все кончится, – вздохнул я. – Доктор была права. Мне не стоило это затевать.

Гиллиам отмахнулся от своих помощников и натянул черные фехтовальные перчатки, похоже специально скроенные под его уродливые руки. Я нахмурился. Они выглядели так, будто их часто использовали.

– Само собой, Адр, – машинально ответил Хлыст. Краем глаза я заметил, как он застыл в напряжении. – Простите, сэр. Я хотел сказать «ваша милость», сэр.

– Прекрати это, понял? – Я уселся на плоский камень и расстегнул сапоги. – Я тот же самый человек, каким был всегда.

Хлыст неловко потоптался на месте и отвел взгляд:

– У меня… у меня нет такого ощущения.