Ван Ален проводил его хмурым взглядом и, сжав пальцы на прикладе, двинулся вперед снова. Охотник вслушивался в доносящиеся от собора звуки, все более мрачнея, и Курт был уверен, что думает истребитель нечисти о том же, о чем и он сам. Вряд ли все более редкие и почти уже стихшие крики говорят о том, что люди разбежались, затаившись в безопасных местах.

– Черт… – проронил Ван Ален тихо, внезапно остановившись; Курт сделал шаг вперед, выглянув из-за его плеча.

Бойцы, прибывшие вместе с Райзе, были тут – их тела лежали на утоптанной земле, покрытой каменной крошкой и обломками дома с обвалившейся крышей; лежали вповалку, изломанным смятым ворохом, будто перед смертью все они сгрудились подле чего-то – чего-то, что превратило обученных вооруженных людей в подобие скомканных тряпичных кукол. Земля, плотная, как камень, была взрыта, точно вокруг группки бойцов плясала пара тяжелых боевых жеребцов, сказочных, неправдоподобных, чьи массивные копыта были, казалось, даже не из закаленной стали, а из какого-то неведомого металла, способного пробить и гранит…

Темная тень снова мелькнула в отдалении, тут же исчезнув. Ван Ален вскинул арбалет и замер, выцеливая пустоту, Нессель попятилась, вцепившись в рукав Курта, и он невольно сделал шаг назад следом за нею – прежде, чем успел увидеть то, что испугало ведьму, а когда увидел, успел лишь подивиться тому, что она не сорвалась в панике с места и не помчалась по улице вслед за тем горожанином.

Они двигались суетливыми порывистыми движениями – две черные, как ночь, твари размером с жеребенка, такие же тонконогие и поджарые, вот только ног у этого порождения безумного творца было не четыре и даже, кажется, не шесть или восемь: острые, членистые, чем-то похожие на паучьи лапы, во все стороны топорщились то ли отростки-ходули, то ли жесткие щупальца, беспокойно и как-то судорожно ощупывавшие пространство вокруг. Время от времени несколько щупов упирались в землю и каменно-древесные обломки, и твари переваливались на них, продвигаясь вперед, вздымая остальные конечности, словно некое подобие боевых знамен чуждого воинства, и казалось, что они не идут, а скользят, как бестелесные тени. Сходство казалось еще сильнее оттого, что ни одна из них не издавала ни звука, и только теперь, в этот миг, Курт осознал, что не слышит больше ни одного людского голоса, – крики стихли…

Вокруг царила тишина – безмолвный и безлюдный полуразрушенный город плавал в зыбкой мути под безгласным ветром в темных небесах, и беззвучные неведомые твари крались по его руинам.

– Сюда!

То, что голос был его собственным, Курт понял не сразу – лишь тогда, когда грянулся оземь среди руин, утянув за собою Нессель и охотника. И снова, как несколько минут назад, разум с запозданием осознал, почему тело сделало то, что сделало, повинуясь то ли инстинкту – древнему, как сама жизнь, инстинкту самосохранения, въевшемуся в каждый нерв, кровь, мысль человеческую, то ли вбитым намертво навыкам, за что еще раз следовало бы вознести молитву о здравии инструктора зондергрупп… Потом, если на то еще останутся время и возможность.

Он был здесь, неподалеку, казалось – совсем рядом, подобный человеку нечеловек, Ангел не ангельских облика и сути. Сейчас, сжавшись за полуразрушенной стеной дома, Курт не видел въяве, но все еще зрел в мысленной памяти огромную серую фигуру, похожую на корявый рисунок миниатюриста-самоучки, который попытался изобразить жителя заморских земель и которому псоглавие показалось слишком простым и банальным. Он шагал сквозь город – размеренно, неспешно, бесстрастно, как сомнамбула, не глядя по сторонам и в то же время смотря повсюду; темные глаза на сухопаром теле мигали и вращались, отчего казалось, что кожа посланника смерти переливается грязно-черными пятнами. И сквозь тишину, сквозь неподвижность полумертвого города были слышны шаги: исполинская фигура не издавала топота, но каждый ее шаг отдавался во всем теле и бил по перепонкам, и казалось, что камни вокруг подпрыгивают и грохочут.

Нессель стала уже не просто бледной; казалось, не будь ее платье испачкано углем, пылью и уличной грязью – лицо ее слилось бы с белой тканью вовсе, в глазах заплескалось подступающее сумасшествие, уже тихонько стучащее в дверь разума и грозящее вот-вот ударить по-настоящему, сорвав ее с петель одним пинком. Охотник выглядел немногим лучше, и Курт старался не думать, что за зрелище представляет собой он сам, столь же его лицо серое от напряжения и страха, так же ли трясутся губы и руки, стучат ли зубы при каждом вдохе и есть ли та же безуминка во взгляде…

Твари вынырнули из-за развалин – все так же беззвучно, как тени, замерев всего в нескольких шагах, точно гончие в стойке, и отсюда в подробностях, явственно было видно их пасти; собственно, ничего, кроме пасти, и не было видно там, где у любого зверя находится голова – казалось, две вытянутые челюсти растут прямо из сухого черного тела. Ван Ален приподнял арбалет, и Курт, все так же повинуясь внезапному озарению, перехватил его руку, заставив опустить оружие на колени. Охотник дернулся, пытаясь высвободиться, и он сжал пальцы сильнее, для вящей убедительности наподдав локтем в бок. На настороженно-вопросительный взгляд Курт ответил молчаливым движением глаз, указав на скрытую развалинами фигуру Ангела, и руки Ван Алена расслабились, хотя охотник вряд ли понял его, предпочтя то ли смириться с происходящим, то ли все же довериться опыту Молота Ведьм. Твари развернулись на месте плавным скользящим движением, похожие на многоногие циркули, чертящие подле себя невидимые неровные круги, и Нессель, увидев, как пасти повернулись в ее сторону, издала задушенный звук, явно предвещавший крик, который ей удавалось сдерживать до сих пор бог знает каким усилием воли. Зажать ей рот ладонью Курт успел за миг до того, как порождения неведомого мира, переваливаясь на своих изломанных щупах, в несколько шагов оказались рядом.

Курт ожидал запаха тлена от темной шкуры тварей и тяжелого гнилостного духа из полураскрытых пастей, горячего громкого дыхания, готовился встретить взгляд маленьких поросячьих глазок, вместе с тем понимая, насколько эти ожидания нелепы, – просто прежний опыт судорожно подбрасывал мозгу детали, которые сейчас не имели смысла и значения. У этих созданий не было не только головы – собственно пасти и были единственным, намекающим на то, где эта самая голова, вообще говоря, предполагалась бы, будь они производными природы, а не древних глубин истории дочеловеческой и доангельской. Разделенный на две челюсти выступ на поджаром теле был похож на некогда выщербленный и заглаженный камень – ни глаз, ни ноздрей, ни чего-то похожего на уши разглядеть было невозможно за отсутствием таковых. На миг мелькнула глупая мысль, что, если сейчас податься вперед, протянуть руку и постучать по этому выросту, изнутри тварь отзовется пустым звуком, похожим на эхо в пустом бочонке. Пасти, безъязыкие и темные, будто провал в никуда, не втягивали воздух и не исторгали его вовне, словно здесь, на расстоянии шага, почти вплотную, стояли не существа, а механизмы, созданные сумасшедшим изобретателем. Механизмы, предназначенные для одного: убивать.

Одна из тварей вытянула голову-выступ, будто принюхиваясь, будто пытаясь уловить какой-то тонкий запах несуществующим носом. Пасть, разверстая под невероятным углом, как у заглатывающей яйцо змеи, застыла на расстоянии ладони от вытянутой ноги Ван Алена, и охотник, и без того неподвижный, окаменел вовсе, лишь сжав зубы и стиснув пальцы на прикладе так, что заострившиеся костяшки и скулы, казалось, вот-вот прорвут кожу. Нессель трясло мелкой судорожной дрожью, и ненадолго Курт всерьез испугался того, что она не сдержится, оттолкнет его руку и выплеснет весь скопившийся ужас криком, что сорвется с места и бросится прочь… или же просто окажется самым счастливым человеком в их троице, вовремя лишившись рассудка и тем самым оградив себя от привычного понимания страха, тьмы и смерти…