опуская взгляд. Слова султанши несколько смутили меня, впрочем, я не стал лезть в дела, которые меня не касаются. Низко поклонившись на прощание, я двинулся к выходу, надеясь, что в столь поздний час никто не заметит моего присутствия в покоях любимой наложницы Мехмеда. Однако едва я успел добраться до двери, как Гюльбахар решительно преградила мне дорогу:

– Постой! – сказала она, аккуратно взяв мою руку. – Пожалуй, я знаю, как могу помочь тебе, но взамен ты должен будешь сделать кое-что и для меня.

* * *

Следующие несколько дней я оставался в своих покоях, полностью отдавшись в заботливые руки Арианы, которая прикладывала все силы к моему выздоровлению. По счастью, рана оказалась неглубокой и заживала достаточно быстро, так что меньше, чем через неделю я вновь занял свое привычное место в свите султана. Впрочем, Мехмед быт слишком поглощен государственными заботами, чтобы заметить мое непродолжительное отсутствие.

В конце октября, накануне своего очередного отъезда в предместья столицы, падишах собрал заседание дивана, на котором присутствовали самые видные чиновники империи. Среди прочих неизменно выделялись четверо визирей.

Вот они смиренно замерли подле трона, скрывая за непроницаемыми масками страшную ненависть друг к другу.

Подозрительный и умудренный опытом Халиль, надменный Заганос, хитроумный Саружда и беспринципный евнух Шехабеддин – любой из них мог стоять за покушением на мою жизнь, ведь Гюльбахар предупреждала, что нити этого преступления тянутся к самому подножию султанского трона. Однако, что я мог сделать против всесильных османских сановников, прочно удерживающих в своих руках нити управления государством, в котором я навсегда останусь чужаком.

Мехмед торжественно поприветствовал собравшихся.

– Благодаря доблести и мужеству османских воинов, усердному и кропотливому труду рабочих, мы сумели воплотить в жизнь давнюю мечту нашего народа – воссоединить империю, дарованную нам великими предками и самими небесами!

Султан сделал паузу, наблюдая за реакцией своих подданных, и продолжил говорить открыто и прямо:

– Теперь, когда с помощью Аллаха мы овладели важнейшими проливами, соединяющими две части света – Европу и Азию, пришло время обратить свой взор на город, что находится между ними!

Сановники зашептались, все прекрасно понимали, о каком именно городе идет речь.

– Кто из вас не знает об интригах злокозненных ромеев? – пылко продолжал молодой султан. – Вспомните, сколько раз они обманывали нас и пользовались нашим смирением! Это ведь от их коварства претерпел мой прадед, султан Баязид, когда из глубин Азии на наши земли обрушились орды безжалостного Тамерлана. Это их злые языки призвали на наши земли крестоносцев с Запада, а лживые посулы заставили восстать племена на Востоке! С давних пор и до этого дня они стравливают нас, сея вражду между братьями и выдвигая на османский престол угодных им самозванцев! Один из них прямо сейчас находится в Константинополе и тоже мечтает оказаться на этом троне.

По залу прокатился шум одобрения. Послышались слова:

– Позор изменнику!

– Никогда не бывать ему нашим султаном!

– Пусть и дальше прячется под халатом у василевса!

Речь, разумеется, шла о принце Орхане, который с юных лет проживал в Константинополе и за содержание которого отец Мехмеда ежегодно платил солидную сумму золотом.

Почувствовав поддержку со стороны придворных, султан продолжил говорить с удвоенной энергией:

– Для меня ясно, что ромеи не успокоятся на этом. Они будут сеять смуту и вражду на наших землях, до тех пор, пока мы не подчиним их своей власти! Так почему же мы медлим, почему не спешим сокрушить их как можно быстрее? Зачем ждать новых интриг коварного василевса, если можно нанести один, решительный удар, который освободит нас от постоянного страха перед неверными!

Сановники вновь поддержали султана одобрительным гулом.

– Долгие дни и ночи я размышлял таким образом и, хотя сердце мое не лежит к кровопролитию, я полагаю, что мы должны собрать все свои силы, чтобы как можно скорее обрушится на Константинополь! Успех в войне, как известно, зависит от того, насколько правильно выбран момент для нападения. Теперь этот момент настал! Константинополь больше не представляет той силы и мощи, что в былые времена! Население города сильно поредело, здания лежат в руинах, император не имеет поддержки среди своих дворян, а народ разобщен как никогда. В то же время наша держава окрепла: у нас под рукой находятся многие тысячи храбрых воинов, а на верфях империи строится могучий флот, который скоро будет соперничать с венецианцами и испанцами. Сокровищницы наши забиты до отказа, кроме того, мы не испытываем нужду ни в каком вооружении, обладая в изобилии и доспехами, и мечами, и пушками.

В заключение Мехмед произнес:

– Судьба Константинополя уже предрешена! Ему не устоять перед растущей мощью нашей державы, однако не следует медлить! С сегодняшнего дня я приказываю начать приготовления для того, чтобы следующей же весной выступить против города и его императора! На этот раз мы не отступим от своей цели! И скорее я сам умру под стенами Константинополя, чем позволю христианам и дальше владеть этой древней столицей!

Речь султана встретила бурный восторг у всех, за исключением великого визиря. Халиль был явно недоволен затеей своего повелителя, однако не осмелился открыто возразить государю.

После этого султан отпустил большинство сановников, оставив подле себя только самых приближенных, чтобы обсудить с ними планы по захвату города.

– Как поживает император Константин? – первым делом поинтересовался Мехмед у своих советников.

– Он в панике, повелитель, – ответил Заганос, опережая всех остальных. – Рассылает гонцов с мольбами о помощи.

– Куда именно? – спросил султан.

– В Рим, Венецию, Крую, – начал перечислять визирь. – К молодому венгерскому королю Ласло, к сербскому деспоту Бранковичу, к своим братьям в Морею…

Мехмед резко поднял руку, прерывая речь Заганоса.

– Рим не способен оказать действенную помощь без опоры на другие христианские страны, – сказал он. – Венецианцам можно предложить новые торговые преференции, как, впрочем, и их противникам, генуэзцам, пусть грызутся между собой.

Султан поразмыслил, а затем продолжил:

– Скандербег мог бы помешать нам, но у него слишком мало войск для того, чтобы действовать в одиночку, то же самое относятся и к рыцарям Родоса, которые вряд ли осмелятся покинуть свой укрепленный остров.

– А что насчет Валахии и Сербии? – спросил Саруджа. – В недавней войне они предали вашего отца и перешли на сторону крестоносцев.

– И ваш отец простил их за это, – напомнил Заганос, который до сих пор пылал ненавистью к прежнему султану за свою ссылку.

– Мой отец отличался милосердием к своим врагам, – ответил на это Мехмед. – Я поступаю с ними иначе. И Дракул, и Бранкович, надеюсь, уже успели понять это.

– Тем не менее Константин обратился к ним за помощью, и