И не важно — падет он или нет, он всегда будет её помнить.

Помнить запах её волос и нежность рук, свет улыбки и томность взгляда.

— Старик, — прошептал Дархан. — Помнишь тот день, когда ты не убил меня… — он проводил пальцем по дереву, позволяя появиться на свет все новым линиям и чертам. — Почему ты пощадил меня? Почему не убил… зачем запер на этой горе… Ты ведь знал, что однажды я сбегу с неё… И лишь ты один, во всем этом мире, мог уничтожить меня. Лишь ты один… Так почему, старик?

Ответа не прозвучало.

Вряд ли Яшмовый Император слышал его.

Одинокий, старый осколок черной души, запертой на Горе Черепов.

Лишь один, во всем мире, мог его убить — император Седьмого Неба. И этот единственный, достойный враг, пощадил его.

Дархан посмотрел в сторону удаляющейся птицы Кецаль.

Что же… возможно так будет не всегда.

* * *

Хаджар открыл глаза.

Он лежал в холодной, постепенно покрывающейся ледяной коркой, грязи. Над ним возвышался Белый Клык. Только теперь он не выглядел таким потрепанным. Его серые глаза излучали не пустоту, а осмысленность и силу. Волю, с которой следовало считаться.

Скрестив руки на могучей груди, он смотрел на Хаджара.

Он ждал.

Хаджар, легонько шлепнув ладонью по земле, поднял этим ударом себя в вертикальное положение.

— Ты справился, младший ученик, — прогудел Эрхард, Последний Король. — Мне, тысячи лет назад, потребовалось три дня, чтобы осознать единство души и мира. Тебе же — меньше суток. Это невероятно… Жду того часа, когда ты превзойдешь меня, младший ученик и понесешь славу нашего учителя дальше в потоки истории.

Что же… может Хаджар и поторопился с выводами. Эрхард несмотря на то, что вернул себе память, оставался безумцем. Он действительно, на полно серьезе, чтил и уважал Черного Генерала. Того, кто едва было не разрушил весь мир.

Если не остановившие его боги и герои, демоны и фейри, духи и смертные, то сейчас бы не было ни безымянного мира, ни самого Эрхарда.

— Не медли, младший ученик, — Эрхард отодвинулся в сторону. — Используй новую силу. Ощути её в своих руках.

Хаджар вытянул правую руку. В ней тут же появился клинок Синего Ветра. Такой же, как и прежде. С черным острием и синей основой, на которой была изображена птица Кецаль, расправившая крылья и устремившаяся к небу сквозь облака.

Только Рыцари Духа и слабые Повелители могли ненадолго призывать Духа в реальность, увеличивая за его счет свою силу. Те же, кто продвинулся дальше, так или иначе научились сражаться с ними в союзе.

Кецаль всегда был рядом с Хаджаром — внутри его меча, а, следовательно, и души…

Душа…

Хаджар пока не понимал всей глубины открывшейся ему мистерии. Но то, что он явно ощущал, это то, что окружавшая его реальность была не более, чем очередной искрой в бесконечной Реке Мира.

Такой же, как и он сам.

А следовательно, ничто не мешало ему, изменить эту реальность. Точно так же, как она слишком долго и усердно меняла его самого.

— Брат мой, — прошептал Хаджар. — Теперь ты слышишь меня?

И впервые за десятки лет ветер ответил ему.

В его шелесте среди увядающих листьев и травы. В его порывах, хлещущих о каменные стены Сухашима. В его танце с кружащимися снежинками. В его полете, гордом и игривом, Хаджар услышал вопрос.

— Как меня зовут? — словно прошептал ему тысячей разных голосов ветер.

И Хаджар ответил.

С его уст сорвалось вечно изменчивое имя ветра. Его брата.

Истинное имя.

Тайное слово.

Слово, способное изменить реальность.

Глава 1046

Аркемейя смотрела на Хаджара. Высокий, мускулистый, но не так, чтобы казаться горой мышц, а скорее… по-звериному. Ни единого лишнего грамма не прослеживалось в линиях фигуры воина. Все его тело было будто высечено скульптурам с единой целью — жить. Жить жизнью полной лишений и сражений.

Покрытый шрамами. С черной татуировкой на груди и сине-черной на руке. Он держал в руках волшебный клинок. Артефакт стадии Божественного. Меч, который стоил дороже, чем любой из дворцов на Восьмом Проспекте Даанатана, столицы Империи Дарнас.

На сухие, жилистые, но мускулистые плечи внезапно легли одеяния. Вышитые, казалось, из снега, они имели синий цвет. Внешне простые, но так же излучавшие ауру Божественного артефакта — от них веяло зимой. Куда более холодной, чем спускалась на земли Сухашима.

По подолу и спине одежд плыли белые облака, за которыми сияли прекраснейшие из ночных светил.

Аркемейя видела, как задвигались губы Хаджара. Как он что-то произнес. Но она не могла не то, что понять сказанного, а хотя бы различить звуки, из которых состояло одно единственное слово.

Но, стоило Хаджару его произнести, как внезапно подул ветер. Холодной, суровый и будто бы даже несгибаемый.

Ветер пришел с севера.

Он принес с собой метель, которую еще не видели жители Сухашима. Огромные покрова снега поднимались к небу лавинами ледяного цунами. Белые стены надвигались с севера, а в них будто ржали боевые кони, скрипели колеса колесниц, звенела сталь оружия, стучащего о щиты.

Северный ветер, всем своим могуществом вечных снегов и льдов, обрушился на фигуру одного человека. Но вместо того чтобы разорвать его, иссечь, истоптать и уничтожить, он будто бы вошел внутрь его. Стал частью. Одним единым целым.

А затем меч Хаджара вспыхнул. Засиял ярче, чем звезды на его одеждах. Синий, холодный свет залил окрестности.

И на этот раз слова Хаджара было слышно даже уходящим в Ласкан оркам.

— Разорванное небо, — произнес Хаджар. И, будто в ответ его словам, небо над его головой дрогнуло. Единый, литой покров белого мрамора зимы вдруг задрожал и покрылся черными трещинами, сквозь которое проливалась тьма вселенной. От одного лишь сосредоточия мыслей и энергии Хаджара, вокруг него разливались волны эха, способного уничтожить зазевавшегося Повелителя. — Драконья Буря.

Хаджар взмахнул клинком. Острием проведя по воздуху, он оставил на нем небольшую царапину. Царапину, из которой, внезапно, вынырнул настоящий Хозяин Неба.

Три тысячи шагов длинной, четыреста шагов шириной. Правым крылом он накрыл Сухашим, а левым