Нина Воронель выделила основные предпосылки и этапы сползания Венедикта Ерофеева, как ей представляется, на скользкую дорожку порока и разврата, осторожно уподобив его ненавистному ей Василию Розанову: «Крошечное Венино эссе гораздо больше рассказывает о его авторе, чем о Розанове, а ведь Розанов стоит рассказа, — он был, мягко говоря, не ординарный»17; «Эксцентрик-Розанов посвятил любви много строк и сил: ведь он был не алкоголик, а сластолюбец. Наверное, тем и восхитил он Веню — полной несхожестью, полярно противоположным зарядом»18; «И далёким знанием знает Глазница мира обо мне и бережёт меня. И даёт мне молоко и в нём мудрости огонь. Вот этой-то мудростью, почерпнутой из молока, прельстил Розанов Веню. Тот почуял за неровными, несобранными строками розановских сочинений другую, ничем не похожую на свою, жизненную стихию. Венина тусклая в трезвости душа, всё чаще страдающая от краткости алкогольных просветлений, потянулась к полной жизненных сил эротической ауре сластолюбца»19.

Нина Воронель нагадала Венедикту Ерофееву неминуемую деградацию его души. К счастью, отечественные Сивиллы своими пророчествами никогда не попадают в яблочко. С какой стороны ни посмотришь, а СССР и даже нынешняя Россия это всё-таки не Древняя Греция! Один только Андрей Амальрик однажды предвозвестил распад СССР, находясь за границей. Накликал на нашу бедную голову. И то надо признать, что с хронологией он всё-таки малость напортачил.

О ерофеевской душе в отличие от его тела не стоило беспокоиться. С ней у него всегда было всё в порядке. Она, как, например, у Василия Розанова, никакими особыми вывертами о себе не напоминала.

Но хватит об этом. Как говорят, мы предполагаем, а Бог располагает. Лучше вернусь к описанию того, как в течение двух дней Нина Воронель и её муж общались с Венедиктом Ерофеевым и Василием Розановым.

Начался питейный марафон. Гости «перестали тесниться в дверном проёме и сразу оказались в нашей малометражной кухне, где стол был уставлен батареей спиртного из сертификатного магазина, и выпили по первой и тут же, не останавливаясь, по второй»20.

Темп выпиваемого набирал обороты и не каждому участнику застолья становился по силам. Кто-то с дистанции сходил: «Созвездия всегда были благосклонны к Вене после второй рюмки. И после третьей. К третьей рюмке поэт-авангардист Лён незаметно слинял, огорчённый явным недостатком внимания к его персоне. За столом остались мы с Сашей и ещё трое — умный и светский мыслитель Веня Ерофеев, черноглазый орёл Боря Сорокин, который состоял при Вене нянькой, и писатель Василий Розанов, “мракобес от мозга до костей”, вызванный к жизни Вениным чтением»21.

Обозрев стол, уставленный бутылками, Венедикт Ерофеев не стал особенно церемониться и опрокидывал в себя одну рюмку за другой с такой скоростью, что хозяева дома сбились со счёту. Нина Воронель не преминула отметить: «Все остальные, включая орла Борю и мракобеса Розанова, пили сдержанно, однако сертификатные бутылки быстро пустели — Вене эти спиртные реки были по колено. К закуске он при этом не прикоснулся. А закуска была неплохая — она тоже осталась от проводов, но не так обильно, как выпивка, потому что сионистские гости, “джины-водки” чуть пригубляя, в еде себе не отказывали. Выпив многократно и ни разу не закусив, Веня много ещё говорил, но уже не так хорошо и не так охотно. И зыбко, как утренний туман, приподнимался из-за стола и всё чаще и чаще ходил в туалет. И голос у него стал надтреснутый тенор с отдельными несинхронными баритональными вкраплениями, и темы пошли какие-то невесёлые»22.

Закончилось застолье для Венедикта Ерофеева печально. Поближе к полуночи он рухнул по дороге из туалета к столу на пол малометражной кухни, «чудом не раскроив себе голову об угол дубового буфета». Здесь Нина Воронель для полноты представшей перед её глазами картины добавляет: «Черносотенец Розанов не выдержал вида золотых Вениных кудрей, разметавшихся по затоптанному множеством сионистских ботинок линолеуму — он вскрикнул по-петушиному и исчез бесследно, будто там весь вечер не сидел»23.

Борис Сорокин к подобным мизансценам привык и попросил хозяев оставить Венедикта Ерофеева на ночлег, «деловито помог перенести с пола на диван длинное Венино тело». Сам Борис Сорокин, боясь опоздать на метро, спешно отбыл, чтобы приехать поутру за своим другом. На следующий день застолье продолжилось. Приехал Борис Сорокин, снова появился из неоткуда Василий Розанов и занял своё прежнее место за столом. Теперь он обрёл голос, «подхватывая речь Венедикта Ерофеева о нём на полуслове».