Нарком флота Кузнецов откровенно усомнился: дескать, в океане пиратствуют «волчьи стаи» Гитлеровских подлодок. По мнению адмирала, любые войсковые перевозки из Америки в Англию сопряжены с риском огромных потерь, на которые англосаксы вряд ли пойдут. Тем более что вся четверка больших авианосцев типа «Эссекс» медленно идет на восток по Севморпути.

Сталин, хмурясь, покивал и закурил папиросу — трубку врачи запретили. Он прошел вдоль стола от Молотова до Ворошилова и обратно, после чего поинтересовался, в каком состоянии Балтийский флот.

— Оба старых дредноута в строю, хотя у «Марата» бомбами повреждена вторая башня. — Кузнецов понимал, что Верховный знает об этом, а вопрос задал, что бы остальные услышали ответ. — Два новых крейсера и «Аврора» в полной готовности. На «Кронштадте» неполадки в машинах, полный ход дать пока не можем, но узлов двадцать выжимает. «Советский Союз» достраивается у стенки, начинается установка третьей башни. Эсминцы…

Остановив его нетерпеливым жестом, Верховный уточнил:

— Нас интересует, сможет ли флот дать бой немцам, если противник двинет эскадру в Рижский залив и в район Таллина.

— Придется долго тралить фарватеры, товарищ Сталин. Там и наши минные банки, и немецкие. Но если противник направит свои надводные корабли к входу в Финский залив, то — милости просим. Авиация быстро превратит надводные корабли в подводные.

Снова кивнув, Верховный подошел к столу с картами и велел Антонову рассказать о ситуации, сложившейся на советско-германском фронте.

Новый начальник Оперативного управления сжато изложил итоги последних сражений. Отразив наступление на Минской дуге, Красная Армия перешла в общее наступление. Встречные удары 3-го Украинского фронта с юга и 1-го и 2-го Белорусских фронтов с севера при фронтальных ударах 1-го и 2-го Украинского привели к окружению около сорока дивизий вражеской группы армий «Украина». Антонов признал, что замысел Пинско-Ровенской и Белостокской наступательных операций удалось осуществить далеко не полностью. Группировка Манштейна была сильно потрепана, дивизии отступали в беспорядке, теряя технику и тысячи пленных, но все-таки немалая часть соединений сумела пробиться через Львов, либо просочиться сквозь непрочный фронт окружения. Теперь немцы с отчаянной энергией приводили в порядок разбитые корпуса и одновременно строили оборону на рубеже реки Буг и на довоенной польской границе.

— Это даже неплохо, — заметил маршал Егоров. — Чтобы восстановить и удерживать фронт, противнику пришлось перебросить туда почти все резервы. Теперь их группировки на других участках могут противопоставить нашим танкам разве что голый тыл.

— Навряд ли это многим лучше, чем ослиная упряжка, — пошутил Сталин.

Они еще не знали, что вскоре родится понятие «восемь Сталинских ударов». Случайное, вынужденное решение бить врага последовательно на разных участках, где сложились необходимые условия, будет названо гениальным замыслом величайшего из стратегов. Но это будет потом, ближе к концу войны, когда у Сталина вырвется: «Даже политика может быть грязным делом!» Пока же Антонов сообщил, что войска после тяжелейших боев обескровлены, то есть нуждаются в отдыхе и пополнении. Поэтому Генштаб предлагал остановить наступление на Западном стратегическом направлении, чтобы привести соединения в порядок, а тем временем нанести сильные удары на флангах.

На ближайшие дни намечалось сильное наступление 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов: стремительным прорывом танковых корпусов через Дриссу на Ригу отсекались сразу две немецкие армии — 16-я и 18-я, а советские войска, развивая наступление, выходили к Восточной Пруссии. Чуть позже должны были перейти в наступление фронты южного направления, которым ставилась задача разгромить Львовскую группу немцев и перенести боевые действия на венгерскую и чехословацкую территорию.

— Подумайте о создании сильного ударного кулака в Югославии, — неожиданно потребовал Сталин. — Если немцы попытаются восстановить фашизм в Италии, нам придется ввести войска на Апеннинский полуостров. Встретимся с американцами где-нибудь на Тибре. Ну, последний вопрос повестки дня — сообщение наркома иностранных дел.

Не вставая с места, Молотов ошарашил руководителей страны и армии новостями, поступившими по дипломатическим каналам и по линии разведки буквально за час до совещания. Подчиняющаяся буржуазному эмигрантскому правительству Польши антисоветская банда под названием Армия Крайова подняла восстание в Варшаве. Англичане просили немедленно начать наступление на польскую столицу.

Не говоря ни слова, Сталин вопросительно посмотрел на военных. Василевский, Егоров и Антонов переглянулись с мрачными лицами. Затем начальник Генерального штаба высказался, не скрывая негативного отношения к этой идее:

— Если будет дана директива, войска, безусловно, перейдут в наступление. Учитывая, что в частях и соединениях осталось менее половины личного состава, примерно четверть техники, на исходе горючее и боеприпасы… — Он развел руками. — Передовые части Рокоссовского стоят в ста тридцати километрах от Варшавы. Полагаю, что с имеющимися силами мы сможем преодолеть не более половины этого расстояния.

Маленков раздраженно выкрикнул:

— Вы предлагаете погубить армию ради помощи этим авантюристам?

— Товарищ Василевский вовсе не предлагает наступать, он всего лишь отвечал на вопрос Верховного Главнокомандующего, — миролюбиво напомнил Сталин и вновь обратился к начальнику Генштаба: — Скажите нам, когда войска западного направления будут готовы начать Варшавскую и Краковскую наступательные операции?

Докладная записка с подробными сведениями лежала на столе Верховного с прошлого вечера. Василевский понял, что вопросы задаются ради протокола, поэтому четко отрапортовал: дескать, примерно через месяц-полтора. За это время на фронт прибудут маршевые пополнения, раненые бойцы вернутся в свои полки из госпиталей, будут отремонтированы поврежденные танки, заводы пришлют новые сотни боевых машин и тысячи тонн снарядов.

Верховный подвел итоги: дескать, наступление на Варшаву невозможно ни сегодня, ни через неделю, но будет начато, как только сложатся необходимые условия.

— Завтра же напишу об этом Черчиллю, — сказал он. — Союзники должны были заранее предупредить нас о подготовке восстания. Пора понять, что нельзя ставить русских перед фактом и требовать пожарных мер. Подумайте, чем мы можем помочь Варшаве на этом этапе — я имею в виду воздушные удары по немецким войскам, отправку диверсантов. Наверное, можно будет сбрасывать оружие на парашютах.

Берия первым откликнулся: мол, в его ведомстве найдутся поляки, готовые завтра же прыгнуть с парашютом хоть на Варшаву, хоть на Берлин. Попросив разрешения отлучиться, он выбежал из кабинета, чтобы поговорить по телефону с нужными людьми. Вслед за ним, правильно поняв намек, ушли остальные.

Когда захлопнулась дверь, Сталин сел напротив Молотова и знакомым жестом предложил высказываться.

Оставаясь вдвоем, они становились вполне откровенными, чего не позволяли себе даже в присутствии верного Политбюро. Вот и сейчас Верховный открытым текстом заявил, что не верит в успех восстания, потому что полякам отродясь ничего путного не удавалось. Тем не менее, сказал он, эту авантюру следует всячески поддерживать, чтобы немцы не подавили мятеж за несколько дней.