Дом их на авеню Сент-Анжель был прекрасно благоустроен. Лора хоть и не была в восторге от решения дочери, проявила великодушие. Оплатив все необходимые работы у Шарлотты в Валь-Жальбере, она настояла на том, чтобы взять на себя также обустройство современной ванной комнаты для Эрмин и ее детей.

— Весна — мое любимое время года! — заявила вдруг Мари, подпрыгивая на месте. — Ненавижу зиму!

— Я тоже! — подхватила Лоранс. — Озеро Сен-Жан сейчас такое красивое! И волны, и лодки, и птицы…

Тала смотрела, как эта веселая компания входит в дом. Окна, на которые еще не натянули москитные сетки, были широко распахнуты, и по дому гулял ветер, который час от часу становился все теплее. Нужно было пользоваться моментом, пока не появились мухи.

— За стол, дети! — строго приказала индианка. — После обеда я отведу вас в школу. Скажи мне, Шарлотта, что произошло? У тебя такой довольный вид. Мадам Ларуш согласилась сшить тебе свадебное платье?

— Да. Теперь я спокойна. А Симона еще нет?

— К чему мне прятать твоего жениха?! — ответила со смехом Тала. — Однако он звонил и сказал, что зайдет за тобой чуть позже. Он должен что-то сделать для матери. Но что за изобретение этот телефон! Я вздрагиваю от звонка и с опаской снимаю трубку, будто телефон может меня укусить.

Мукки, а вслед за ним и близняшки расхохотались. Киона с опечаленным личиком уткнулась в тарелку. Девочка никак не могла смириться с потерей двух агатовых шариков, которые подарил ей Луи. Она даже сказала Эрмин, что наделила шарики магической силой, но это — секрет.

Поскольку девочка была умна не по годам, она поняла, что ее способности беспокоят и озадачивают взрослых. Особенно ее собственную мать. Тошан прекрасно видел, что его сестра отчаянно хитрит, делая вид, что она такая же, как все дети.

Однако во сне девочке являлись странные образы. Она слышала разговоры взрослых о войне — на улице, возле школы, и сцены, виденные ночью, кажется, были отзвуком этих разговоров. Уже значительно позже Киона сможет обрести веру в себя и сопоставить события, витавшие перед ее внутренним взором.

Так, она видела, как торпеда, пролетев мимо цели, врезается в скалы Сент-Ивон. А из-за другой торпеды вылетели все стекла в деревне в Кап-Ша. Голоса бормотали также, что какой-то немецкий шпион сел на поезд на вокзале Гаспе, или же что подводная лодка поднялась на поверхность между двумя рыболовецкими баржами в Кап-де-Розье[76].

Валь-Жальбер, среда, 12 июня, вечер

Элизабет и Жозеф Маруа легли спать очень рано. Вытянувшись на кровати, оба они смотрели в открытое окно на холмы. На фоне неба, лилового, как цветы лаванды, кое-где поблескивали звезды и видны были контуры росших неподалеку деревьев. В воздухе была разлита чудесная нега.

— Какая же радость — вновь увидеть весну! — проговорила Бетти, положив руки на округлившийся живот. — Жо, наш ребенок скоро родится, может, даже в первый день лета[77]. Сегодня вечером он очень толкается. Помнишь, когда я ждала Симона, ты прикладывал ухо к моему животу, чтобы послушать, как он там двигается? Один раз у тебя даже слезы навернулись на глаза…

— Все это в прошлом. Когда стареешь, теряешь иллюзии. Я вот вспоминаю те времена, когда я отправлялся на целлюлозно-бумажную фабрику, чтобы сделать свою часть работы, очистить пресс. Было это чаще всего ночью. Зимой ли, весной, ты стояла на нашем крыльце и смотрела, как я шел по улице Сен-Жорж. Я не оборачивался, но чувствовал спиной твой взгляд. Мне повезло, у меня была такая хорошенькая женушка, что мне завидовали товарищи! Когда наш сосед Амеде узнал, что дома я называю тебя Бетти, они с юным Эрменежильдом Мореном, которому было четырнадцать, принялись надо мной подшучивать. Вот и его тоже скосила чахотка!

— Жозеф, родной, мы так сильно любили друг друга! И эта любовь осталась неизменной. Я горжусь, что подарю тебе еще одного сына, твоего сына. Арман служит в армии, а Эдмон готовится принять сан священника. Я рада, что у меня будет четвертый сын. А ты?

Бетти робко погладила указательным пальцем запястье мужа — невысказанная просьба ласки. Бывший рабочий был совершенно равнодушен к ребенку, которого жена носила под сердцем. Не будь Симона, Бетти ни за что бы не справилась с домашним хозяйством.

— Тебе действительно интересно, чего бы мне хотелось? — спросил Жозеф. — Мне хотелось бы быть уверенным, что это действительно мой ребенок. Я помалкиваю об этом с самого Нового года, но мыслям ведь не прикажешь. Можешь ли ты поклясться всеми святыми, что отец ребенка именно я? И когда это мы его зачали?

Бетти собрала все свои силы. Когда об этом заходила речь, ее начинала бить нервная дрожь. Сколько раз она пыталась вычислить, когда именно забеременела, вспомнить, в какую из ночей Жозеф снизошел до того, чтобы переспать с ней — как всегда, быстро и грубо.

— Жо, дорогой мой! Сегодня такой чудный вечер! И воздух так пахнет цветами… Умоляю, не говори так! Мне было шестнадцать с половиной, когда ты сделал меня женщиной, и я любила тебя всем сердцем. Мы оба были счастливы. На тебе лежало все: починка и ремонт, домашняя живность, к тому же ты работал на фабрике… А мне так нравилось встречать тебя в безукоризненно прибранном доме, где все на своем месте и обед всегда ждет тебя.

— За все эти годы, Бетти, ты ни разу не говорила мне о каком-то там кузене Трамбле. По мне, лучше бы его вообще не было, этот случай порочит мое имя. Если, конечно, он действительно твой двоюродный брат. Я не поленился добраться до Роберваля и зайти к Берте. Старуха любит поболтать! Ты ведь знаешь ее, она тетка Гамелена, этого рыжего увальня.

Сердце Бетти заколотилось так сильно, что ей показалось, будто она сейчас потеряет сознание. Она глубоко вздохнула, что насторожило ее мужа.

— Берта не дурочка, — не унимался он. — Такую не проведешь. Этот Поль Трамбле похаживал к вдовушке из Дебьена, пресловутой Альбертине, которая помогла ему выкрасть ребенка. Ну так вот, Улисс Дунэ, который иногда наведывается в Роберваль, сообщил Берте одну подробность, которая не дает мне покоя. Эта Альбертина рассказывала соседям в Дебьене, что Трамбле приходится ей двоюродным братом… Что-то, мне кажется, у этого бандита многовато кузин.

Из груди Бетти вырвался жалобный стон. Она снова начала поглаживать живот.

— Я уже было задремала, но ребенок так сильно дернулся, что я проснулась. Что ты сказал?

— Ты что, держишь меня за идиота? — разозлился Жозеф. — Ты все прекрасно слышала, Бетти! Я более двадцати лет сплю рядом с тобой и прекрасно знаю, когда ты спишь и когда лжешь!

Это была настоящая пытка: во рту у Бетти пересохло, страх парализовал ее. Женщина приподнялась на локте: нужно было во что бы то ни стало найти выход.