— Тут еще кто-то?

— Ага.

И он упомянул и Бернарда:

— И еще Бернардику… сиречь Бернарду дух покаяния и сокрушения о гресех наших, и всесильною Своею благодатию да поможет нам пути нечестия оставити, преспевати же во всяком деле блазе, и в борьбе со страстьми и похотьми нашими да укрепит нас; да всадит в сердца наша дух смирения и кротости, дух братолюбия и незлобия, дух терпения и целомудрия, дух ревности ко славе Божией и о спасении своем и ближних доброе попечение. Отврати от нас предстательством твоим праведный гнев Божий, да тако в мире и благочестии поживше в сем веце, сподобимся причастия вечных благ во Царствии Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, Ему же подобает честь и поклонение, со Безначальным Его Отцем и Пресвятым Духом, во веки веков. Аминь.

Он встал и оглянулся на Васю.

— А ты почему остолопом стоишь? Не перекрестился даже? — сурово спросил он.

— Хых!..

— Да на тебе и креста нету, — заметил парашютист. — А на ней? — спросил он, кивая в сторону девушки.

— Так посмотрите и увидите, — сказал Вася.

— Это прелесть, искус, непотребство, — откликнулся парашютист. — За что и наказан.

— Да какое непотребство? — спросил Вася. — Крласота-а-а… И я ее, что ли, сотворил?

— Человек без одежды приходит, отче. Одежду придумали люди, — сказала Валя.

И Вася восхищенно взглянул на нее.

— Вы нудисты? — спросил парашютист.

— Мы анархисты, отче! — тут же откликнулась Валя.

Вася нахмурился. Зря она так сразу в лоб, кто его знает, что это за человек, чей агент.

— Час от часу не легче, — отозвался парашютист, настороженно озираясь.

— Да не бойся, отче! Ху-ууугу! — воскликнула Валя радостно. — Теперь жа все по-другому!

— В смысле? — спросил он и даже посмотрел на Валю, но тут же отвернулся.

— По любви, — сказала Валя. — Правда, Фасечка?

Тот кивнул.

— Отче, ты разве не слышал? Сегодня первый день, когда все по-новому, — добавила Валя. — Отныне и во веки веков. Аминь.

Парашютист поднял брови, схватил мокрую бороду в кулак и начал выжимать из нее воду.

— Новая-новая эра, отче! — восклицала Валя, пританцовывая.

— Но я вас попросил бы все-таки прикрыть срам-то, — сказал парашютист, размахивая руками, чтобы быстрее согреться.

— Вот опять! — сказал Вася. — Так человек, выходит, срам и есть?

— Человек… это человек, — отозвался парашютист. — И у него имеются срамные места.

— Губы, — подхватила Валя, прикасясь к губам, — и срамные губы, — добавила она, дотрагиваясь до черного курчавого паха. — А их жа цалуют тоже.

Парашютист крякнул, мотнул головой, как пес, разбрызгивая воду.

Вася махнул Вале, призывая идти к дубу. Она пошла за ним. А парашютист приблизился к воде и схватился за край парашюта, начал тянуть его.

— Чего ты его «отче» кличешь? — спросил Вася, натягивая штаны.

— Так он жа отче, — удивленно отозвалась Валя, надевая майку и морщась. — Ай!.. больна-а-а… Все погорело, вся кожа…

— Откуда ты знаешь?

— Так видно жа. Я сразу распознала. Отче. Сны увидала над ним, как рой такой прозрачных пчелок, всё про книги, звонницы, каких-то зверей с улыбками, вот про одного медведя точно, он по дереву наклоненному шел с такой улыбочкой, что ли, ага, и луна ярко так светила.

Одевшись, они попили теплого еще чая.

— Надо подогреть чайку, — сказал Вася и принялся ломать сучья.

— Помогай! — крикнул Аки Икар-Иона.

— Иди, — сказала Валя, — а я тута…

Вася вернулся к парашютисту и взялся за мокрую ткань.

— Хых!.. Как бурлаки… Или эти: бабка за дедку, дедка за репку…

Парашют был тяжел. Наконец они вытащили его на остров и растянули для просушки. Парашют покрыл половину острова.

— То лебеди, то воздухоплаватели, — проговорил Вася.

Аки Икар-Иона стащил куртку, свитер. Подумав, снял и рубаху. Вася узрел на его волосатой груди большой крест, который тут же накрыт был мокрой бородою.

— Хых… А Валя говорит, вы священник, — сказал он.

Парашютист кивнул.

— Аэромонах… А твоя тут голая скачет.

Он согревался под лучами сильного солнца.

— Идитя чай пить! — крикнула Валя.

Аэромонах взял рубашку и попросил помощи Васи. Тот ухватился за один конец, и вдвоем они начали выкручивать рубаху с такой силой, что она уже затрещала. Аэромонах надел ее. А обувь, кроссовки, снял и оставил на солнце. И босиком пошел за Васей к костерку у дуба.

— Вальчонок, ты угадала, — сказал Вася, подходя к костру. — Он не только священник, но аэромонах.

Валя всатала и поспешила к аэромонаху.

— Батюшка, благослови.

— Господь благословит! — отвечал аэромонах, крестя ее и подставляя руку.

Валя тут же лобызнула ее.

Вася снимал кастрюлю с огня. Валя обернулась к нему.

— Подойди под благословение-то, — позвала она Васю.

— Хых!.. — просмеялся Вася.

— Фася!

Он помотал головой.

— Ну Фасечка, это жа первое благословение первого утра первого года, — напомнила Валя. — И отче — первый священник.

Аэромонах покачал головой.

— Какое-то новое летосчисление?

— Ху-ууугу! — радостно откликнулась Валя. — Все новое!.. Токо вот кожа болит по-старому. Спалила на солнце.

Вася налил чая в стакан и подал его аэромонаху.

— Ого, — проговорил аэромонах, — где-то я такие уже видел.

— В поезде, — ответил Вася.

— Наверное…

Аэромонах прихлебывал горячий чай.

— Откуда вы летите? — деловито поинтересовался Вася.

— С Чуриловской горы, — ответил аэромонах. — Это… километров пять отсюда… Чудный был взлет. Гоги все никак не отремонтирует мотор после первого сокрушения, вот-вот, мол, и все никак. Ну я, грешник, и не утерпел, так решил, своим ходом, с Божией помощью. И полетел ведь! А как к воде приблизился… Водное зеркало коварно. Меня знатоки упреждали. Тут характер восходящих потоков меняется. С утра бывает как бы провал… Да ведь как оно сияло. Ну чистое золото. А в нем этот остров, древо… Любо было зреть сие. А в таких прелестях и таится опасность. — Он смущенно кашлянул. — Так и вышло. И был наказан и низвергнут, аки денница, восставший на Господа. Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней… Все по слову пророка Исайи.