писал, что называть Израиль духовным центром мирового еврейства — это чистая ложь. В лучшем случае Израиль может стать духовным центром лишь для небольшой части евреев[583]; создание государства вовсе не стало воплощением тысячелетних чаяний иудаизма. Еврейская культура не может ограничиться рамками одного государства и ошибочно полагать, что нормальная жизнь для евреев может существовать только в Израиле. Еврейские традиции да и сам иудаизм подвергались ассимиляции с незапамятных времен: такие еврейские праздники, как Песах, Шавуот и Суккот, заимствованы у ханаанитян; юридические принципы, отраженные в Мишне, Мидрашим и Талмуде, почерпнуты из нееврейских источников, и так происходило на протяжении многих веков. Нет причин полагать, будто израильская культура окажется специфически еврейской в сколь-либо значимом смысле этого слова или что она в чем-то будет превосходить еврейскую культуру, сложившуюся в других странах.

Споры между сионистами и их либеральными критиками продолжаются уже очень долго, и конца им не видно до сих пор. Аргументы, к которым прибегают обе стороны, за прошедшие годы мало изменились. Оптимизм либералов остался непоколебимым и после того, как I мировая война изменила весь ход европейской истории. Ужасы холокоста превзошли даже самые мрачные прогнозы сионистов. Однако после II мировой войны один антисионист заметил, что трагедия эта произошла вовсе не из-за отсутствия еврейского государства. Катастрофа могла бы постичь и сам Израиль, если бы Гитлера не остановили в Эль-Аламейн. Ведь и в те времена, когда у евреев было свое государство, они дважды претерпели национальную катастрофу[584]!

Не вся либеральная критика в адрес сионизма была полностью несправедливой. Либералы оказывались в шатком положении, заявляя об универсальной духовной миссии Израиля в диаспоре; однако они были совершенно правы, указывая на то, что ассимиляция добилась заметных успехов в странах Центральной и Западной Европы и что вопреки дискриминации большинство евреев в этих странах чувствуют себя привязанными к своей европейской родине. У них было больше общего со своими соотечественниками-неевреями, чем с евреями Восточной Европы, не говоря уже о марокканских или йеменских евреях. Либералы были правы и в том, что сионизм в данных политических условиях не в состоянии разрешить проблемы еврейских масс в Восточной Европе. Что касается духовных проблем, то «поиски себя», которыми были заняты евреи Западной и Центральной Европы и которые столь красочно описал Нордау, либералы не без оснований считали чрезмерно драматизированными. Действительно, порой встречались опасные аномалии — как, например, преобладание евреев среди немецкой и австрийской интеллигенции, — однако во Франции и в Англии ситуация была иной. В некоторых профессиях евреи, оказываясь на виду у всего общества, невольно притягивали к себе внимание и вызывали враждебность; однако даже евреи-интеллектуалы постепенно переходили к занятиям наукой и медициной, т. е. в сферы, в которых этническое происхождение было не столь важно и которые сами по себе были менее уязвимы «идеологически».

Ассимиляция была естественным процессом. В ней не было ничего постыдного, несмотря на сомнительное поведение отдельных евреев, изо всех сил стремившихся забыть свое прошлое и отмежеваться от своего народа. История и раньше знала случаи, когда ассимилировались и исчезали целые еврейские общины; и тот факт, что ассимиляция не удавалась в некоторых странах, еще не доказывал, что она не будет успешной в других местах. Если большинство евреев Центральной и Западной Европы не испытывали внутренней потребности в сохранении своей собственной нации и национальной культуры, то сионизм все равно ничего не мог с этим поделать. Дело было вовсе не в «хороших» и «плохих» евреях, не в патриотах и ренегатах. Просто территориального центра не существовало уже много веков, а потребность в таковом уже не считалась частью вероучения; поэтому каждый еврей сам должен был сделать выбор. Поскольку после эмансипации узы, связывавшие евреев между собой, заметно ослабли, то неудивительно, что подавляющее большинство евреев в Центральной и Восточной Европе предпочитали оставаться в тех странах, где родились, предпочитая привычную жизнь «палестинской авантюре».

Таков краткий обзор аргументов, к которым прибегали в своей борьбе против сионизма либералы и сторонники ассимиляции. И несмотря на ужасы нацизма и на гибель миллионов евреев, опровергнуть некоторые из этих аргументов даже в ретроспективе довольно трудно. Сионизм достиг своей цели — создания еврейского государства — только из-за того, что произошла катастрофа беспрецедентных масштабов. Сионисты действительно не сумели спасти восточноевропейских евреев. Правда, они разработали план спасения, однако не смогли создать практические условия для переселения миллионов евреев в Палестину. Спор между сионистами и сторонниками ассимиляции уже, в каком-то смысле, можно считать оконченным: немногие в наши дни проповедуют ассимиляцию с такой страстью, как либералы и «протестующие раввины» рубежа XIX–XX вв. Но так как большинство евреев не предпочли до сих пор стать гражданами еврейского государства, то дилемма сохраняется и сионизм так и не выиграл свою битву. А поскольку национальное и даже культурное возрождение в диаспоре маловероятны, то ассимиляция, судя по всему, продолжится в обозримом будущем, даже если не получит идеологического оправдания.

СИОНИЗМ И ЕВРЕЙСКАЯ ОРТОДОКСИЯ

Если либералы с самого начала насмехались над сионизмом, то религиозные ортодоксы восприняли его гораздо серьезнее и — за некоторыми исключениями — сочли своим заклятым врагом. Если либералы, хотя и неохотно, признавали за сионизмом кое-какие достоинства, то ведущие раввины Восточной Европы относились к сионистскому движению как к чудовищной катастрофе, отравленному семени, более опасному даже, чем реформистский иудаизм, а следовательно, считали его самой страшной опасностью, с которой только может столкнуться еврей[585]. Правда, некоторые ортодоксальные раввины (например, Райнес) благословили сионизм и даже создали религиозную фракцию в сионистском движении. Но в целом ортодоксы Германии, Венгрии и стран Восточной Европы старались всячески противодействовать еврейскому национальному движению. С этой целью в 1912 г. была основана партия «Агудат Израэль», объединившая в своих рядах ведущих раввинов и ортодоксальных мирян из разных стран. Доктринальная позиция этой партии была достаточно сложной, поскольку Тора недвусмысленно утверждала, что долг каждого праведного иудаиста — поселиться в Святой Земле («Мицват Йишув Эрец Израэль»). Некоторые ультраортодоксы утверждали, что это — всего лишь одна из 248 религиозных заповедей, которой вполне можно пренебречь ради других, не менее важных. Однако такие аргументы не выдерживали критики, на что неоднократно указывали другие ортодоксальные лидеры. «Не убий» — тоже всего лишь одна из множества заповедей, но сомнению она не подлежит. Чем же тогда можно оправдать неприязнь ортодоксов к сионизму?

Самсон Рафаэль Гирш, духовный лидер немецко-еврейской ортодоксии XIX в., еще до возникновения сионизма заявлял, что евреи должны надеяться на возвращение к Сиону и молиться за это; но пытаться искусственно приблизить день окончательного искупления — это грех. Соответственно, ортодоксы интерпретировали сионизм как новую и более опасную, чем все предыдущие,