нутро спрятано. Понятно, что там ценность, а вот какая? А Элиан как грязная и мелкая болотная ямина, в которой укрыт какой-то мелкий кусачий гад. И отгадывать мне её противно. Всегда безопаснее обойти.

— Вам нравится Рудольф? — спросила Нэя дерзко. — Это же бесполезно. Почему вы не избрали другого человека?

— А он может не нравиться женщинам? Всем нравиться невозможно, конечно. Но ведь так говорят: она нравится мужчинам. Или: он нравится женщинам. Если честно, когда-то я сильно страдала… не утрату мужа имею в виду. К тому же, когда выяснилось, что Дарон обманывал меня, я сразу же вычеркнула его из своей памяти, будто его и не существовало! — тут Лата взяла и в два укуса проглотила булочку Нэи. — Да ведь глазам не запретишь смотреть по сторонам. Смотрю, вокруг полно мужчин. Мужчин некрасивых и страшно вредных, как это и водится. А тут вдруг… красавец, умница и голос бархатно-глубокий, когда он говорит. Нечеловечески прекрасен у него голос! Магическое воздействие оказывает, пронзает до самой начинки позвоночного столба. И я всё удивлялась, а другие-то, неужели, не видят его нездешней какой-то природы? Вы вот спросите у моей дочери, а она скажет, да чего ты в нём увидела, чего в других нет? Такой же кот корябистый, разве что породистый. Так ведь и у других шёрстка блестит порой столь же приманчиво. Дочь моя, не пойми, в кого уродилась…

— Вы её любите?

— Как же не любить, если она у меня одна? — она примолкла, и Нэя порадовалась, что отвлекла её от мыслей о Рудольфе. Но Лата вовсе не отвлеклась, — Верите, когда прихожу в «Зеркальный Лабиринт» по своим неотменяемым надобностям, уже с порога ощущаю, там он или нет. Когда его нет, то внутренние помещения, будто темнее становятся. А когда он в здании, будто сама геометрия меняется, шире и светлее вокруг, — она словно бы забылась, с кем она говорит. И только её очевидная безутешность от понимания, что она выбрала не того, кто ответит на её чувство, примиряла с её безумной какой-то откровенностью. — Даже если смотрит равнодушно, то так, что нет в его глазах ни одного грязного пятнышка, ни одной мутной мыслишки, как соринки на дне смотрящей в вас одухотворённой прозрачности. Да и дна нет. Какой-то бескрайний мир. Догадываюсь, конечно, что мир тот не идеален, как ему и положено, коли он живой и подвижный. Совершенству же нет нужды воплощаться в непостоянные смертные существа…

— Вы сказали «даже». А бывает такое, когда он проявляет к вам симпатию? — внезапная ревность вырвалась вдруг и спонтанно.

— Если бы… будь так, стала бы я перед вами откровенничать! Да вы сами-то не знаете, что ли, как он вами околдован?

— Почему околдован? Я не колдунья…

— А я да. И толк в этом для меня какой?

— В каком же смысле вы колдунья?

— Да в прямом. Мне, например, открыто, что всякое чувство, если оно возникло с неудержимостью, имеет свою подпитку. Если не в настоящем, то в будущем. Вот как вашу любовь все годы вашей разлуки питало прошлое время, когда потенциал вашей любви не израсходовал себя, потому и сохранился для настоящего времени…

— Ноли Глэв вам о том поведала? О прошлом…

— Вы были слишком несправедливы к ней, затаив обиду за какие-то пустяковые замечания в ваш адрес когда-то, А если Ифиса её оговорила?

— А это-то… откуда ж сведения?

— Люди переплетены между собой порой столь и причудливо, госпожа Нэя, что имеют множество общих знакомых, даже о том не подозревая. И неужели, вы думаете, что избрав себе такого человека, наделённого буквально сверх природной красотой, вы смогли бы не заиметь соперниц? Пусть и никчемных, ему не интересных. Или отброшенных. По причинам для вас тайным. Да вы и сами возникли с ним рядом как соперница Гелии. Так что и у вас соперницы есть. И не обязательно в этом городе.

— Какое глубокое, однако, погружение в чужое прошлое, — пробормотала Нэя. — Вы подобны сборщику старья…

— Разве вам неизвестно, как бесценны порой вещи, отмеченные печатью ушедших времён? Суньтесь-ка в иные лавки старины, так испытаете потрясение от цен, доступных лишь богачам. И потом, вы же не старая, и он уж никак не старьё. Как и я, впрочем. Уверяю вас, у нас с вами всё самое главное пока что в будущем.

— Вы способны предсказывать будущее? Даже Тон-Ат говорил, что будущее известно лишь Создателю, который живёт во всех временах одновременно, то есть вне времени. А люди о том не ведают и лишь самонадеянно лгут тем, кто доверчив. Будущее возможно проектировать, и даже добиваться его осуществления, когда задействован коллективный мозг и немалые усилия тех или иных сообществ, но и в этом случае нет гарантий его осуществления даже частично…

— О-о! Какие содержательные беседы вы вели с вашим бывшим мужем!

— Как же возможна связь без духовного общения?

— Связи бывают разные. В том числе и сугубо половые, как у вашей Элиан со многими, мимо пробегающими по случаю.

— Эля вас задевает лично или вы настолько увлечены всеобщей и недостижимой праведностью?

— Кстати и о будущем. Оно способно себя приоткрыть как раз тем, кто если и не праведен, то к тому стремится. То есть к очищению себя до состояния прозрачности.

— Лата, вы рассуждаете как моя старшая мамушка Ласкира…

— Почему-то думаю, бабушка не одобрила бы вашего выбора. И не потому, что этот выбор плох. Непредсказуем. В смысле вашего будущего устроения. Откуда он, Рудольф? Он же говорил вам о своей семье, о родном доме? Все данные о работающих в «Зеркальном Лабиринте» настолько засекречены, что и не сунешься.

— Если засекречено, то и я не знаю. Зачем мне знать о том, что не положено по моему статусу?

— А, ну да! Вы же в другом смысле общаетесь. Вы красивы, молоды, да и по виду девочка совсем. Вы не любили своего прежнего мужа?

— Почему так решили?

— Объясню. Одну очень старую и очень хорошо сохранившуюся даму спросили, как это ей удалось столько прожить и настолько не по возрасту моложаво выглядеть? Она ответила просто: я никого и никогда не любила.

— И всё?

— И всё.

— Чушь какая-то. Она просто была безобразна, вот и всё. По крайней мере, в молодости. А в старости все одинаково ветхие.

— Причём тут красота облика? Любовь к красоте не имеет ни малейшего отношения. Да и какая красота в любви? Если честно, то и безобразного много. Любовь — безумное тяготение с последующим колоссальным взаимным выбросом энергии. Иногда, конечно, нет взаимности, а растрата есть всё равно,