лучший вариант, так как его главная задача, полное свержение монархии, не была бы осуществлена. Однако наверняка Керенским и его соратниками были продуманы варианты действий в случае подобного развития событий.

Но ход Родзянко с привлечением Ставки, по всей видимости, не входил в эти варианты. Если поезда уходили в Псков под контроль Алексеева и Рузского, то это означало, что Родзянко и Ставка, а не Совет будут играть свою партию. Что решит Родзянко вкупе с генералами, никто знать не мог. С Родзянко и генералами надо было договариваться.

Как известно, Керенский входил и в ВКГД, и в Исполком Совета. Однако главная его власть заключалась не его членством в этих двух организациях. Подлинная власть Керенского была масонской. Уже в 30-е годы масон Л. Д. Кандауров в своей записке для парижской ложи «Астрея» утверждал: «Перед Февральской революцией Верховный Совет поручил, ложам составить список лиц, годных для новой администрации, и назначить в Петрограде, на случай народных волнений, сборные места для членов лож. Всё было в точности исполнено, и революционным движением без ведома руководимых руководили в значительной степени члены лож или же им сочувствующие»[1125].

Керенский, как Генеральный секретарь «Великого Востока народов России», безусловно, стоял за спиной членов этой же масонской ложи Чхеидзе и Суханова, когда те отвергали проект манифеста, составленный Родзянко и Милюковым. Но именно как глава «Великого Востока» Керенский дал отбой руководству Совета и был вынужден на словах поддержать Родзянко.

Тем не менее, на словах отказываясь от планов своих масонских собратьев по Совету, Керенский на самом деле отдал распоряжение другому члену Исполкома и тоже масону Бубликову начать энергичные действия по захвату поезда. Это утверждение вытекает из полной подчинённости Бубликова Керенскому, подчинённости как члену руководства ВКГД и Исполкома, а самое главное подчинённости ему как руководителю «Великого Востока». Захват поезда, в таком случае, виделся Керенскому как повторение ситуации с захватом Таврического дворца 27-го февраля 1917 года, когда Родзянко был вынужден утверждать состав созданного Временного Комитета под дулами вооружённых людей Керенского. В Дно Керенский думал совершить то же самое: захватить поезд и ждать Родзянко. Когда Родзянко приехал бы, то ему пришлось бы вести переговоры с императором об отречении в окружении «красной гвардии» Исполкома. По всей видимости, возле станции Дно императорский поезд был остановлен подконтрольными Исполкому силами. Но Родзянко, который уже направил царю телеграмму и который был уже готов ехать, заранее узнал о событиях около Дно и сумел призвать на помощь Ставку. Скорее всего, упомянутый полковник Фрейман был не один и действовал по поручению командования Северного фронта.

Ю. В. Ломоносов вспоминает, что весь день 1-го марта Родзянко вёл «переговоры по военному проводу с генералом Рузским. До этого Комитет Думы никоим образом не мог найти понимание с Советом относительно того, что должно было быть сделано с царем»[1126].

Сказано вполне откровенно и объясняет, почему после переговоров с Рузским Родзянко направил свою телеграмму в Дно. Родзянко был уверен в том, что ситуация будет контролироваться там армией. Однако, по всей видимости, Совет после провала захвата императорского поезда его людьми попытался достичь с Родзянко компромисс. Судя по всему, этот компромисс, при посредничестве Ставки, достичь удалось. Ломоносов вспоминает, что во второй половине дня 1 — го марта Бубликов ему сообщил: «Очень важная встреча сейчас продолжается между Комитетом Думы и Советом Рабочих Депутатов, Родзянко не может сейчас уехать, но передаёт, чтобы вы держали для него поезд. Мы получили ответ от генерала Рузского из Пскова. Он сказал, что он исполнит свой долг перед Родиной… Армия с нами»[1127].

После согласия Рузского включиться в игру и гарантировать задержку императора в Пскове, у Родзянко отпала необходимость ехать в Дно, а у Совета отбивать царский поезд. После этого Родзянко спокойно отдал распоряжение пропустить литерные поезда в Псков. Создаётся такое впечатление, что генерал Алексеев решил, как бы всю ответственность за задержание царя в Пскове возложить на Рузского, а самому руководить событиями из-за занавеса. Алексеев, отлично зная, что император уже находится в Пскове, слал на его имя телеграммы в Царское Село. Так, 1-го марта днём Алексееву пришла телеграмма от морского министра адмирала И. К. Григоровича, в которой тот сообщал о волнениях в Кронштадте. Григорович просил Алексеева отправить эту телеграмму императору в Царское Село, так как прямого сообщения у него с Царским Селом не было. Алексеев выполнил эту просьбу Григоровича и отправил телеграмму по назначению в 17 часов 19 минут. Можно предположить, что Григорович мог не знать о том, что царя нет в Царском Селе. Но Алексеев отлично знал, что императорские поезда направляются в Псков и что Николай II никак не может быть в Царском. Тем не менее, начальник штаба и генерал-квартирмейстер Лукомский продолжали отправлять на имя Его Величества в Царское Село одну телеграмму задругой. В 17 часов 14 минут Алексеев отправляет царю телеграмму о перерыве сообщения между Петроградом и Финляндией. В 17 часов 53 минуты ушла телеграмма от начальника Морского Генерального штаба адмирала А. И. Русина, в 18 часов 13 минут — ещё одна телеграмма от адмирала Русина.

В 22 часа генерал Лукомский передаёт распоряжение Алексеева: «Наштаверх просит пока не посылать ответов на такие телеграммы до пропуска царского поезда в Царское Село и до последующего указания от Государя. Пока литерные поезда стоят в Пскове»[1128].

Но, посылая эту телеграмму, и Алексеев, и Лукомский отлично знали, что императорский поезд в Царское Село не пойдёт. Ещё в 20 часов 05 минут Лукомский получил из Пскова от генерал-квартирмейстера штаба армий Северного фронта генерал-майора В. Г. Болдырева телеграмму следующего содержания: «Весьма вероятно, что литерные поезда из Пскова не пойдут, так как задержка в Луге»[1129].

Телеграмма эта была отправлена Болдыревым в 19 часов 55 минут, то есть сразу же после прибытия собственного императорского поезда в Псков. Это говорит о том, что задержка литерных поездов была продумана военными заговорщиками заранее, а объяснялась она опять революционными волнениями, только теперь в Луге.

На самом деле в Луге, как и в Любани, как и в Тосно, никаких волнений не было. Революционная пропаганда описывала в красках, как в Луге солдаты Лейб-гвардии Бородинского полка, ехавшие на подавление революционного Петрограда, перешли на сторону народа. Однако ротмистр Н. В. Воронович, воспитанник Пажеского корпуса, камер-паж вдовствующий императрицы Марии Феодоровны, ставший эсером и сторонником Керенского, рассказывал, как он и двое его товарищей-офицеров разыграли целую комедию на вокзале Луги, когда под угрозой артиллерийского огня из несуществующих батарей остановили состав с 1500 солдатами и офицерами. После