Большое место в своем выступлении Владимир Ильич намеревался отвести госаппарату. Он повторяет те оценки, которые давал уже не раз: «Госаппарат вообще: из рук вон плохо; ниже буржуазной культуры… Часто-, не нам принадлежит этот аппарат, а мы принадлежим ему!!»

Но почва для оптимизма есть и тут. Ленин использует статистическое обследование беспартийного специалиста Ф. Кина (Фрумкина), который, опросив 230 инженеров, пришел к выводу, что среди спецов, работающих в советских учреждениях, помимо прежних — явно враждебных Советской власти, растет число тех, кто все больше и больше втягивается в сотрудничество с ней. Но это, подчеркивает Владимир Ильич, — «работа многих лет* и вопрос не частных «переделок», а именно «всей культуры, а ее поднять — нужны годы».

О хронологических рамках происходящих процессов Ленин говорит очень осторожно. Надо лишь свыкнуться с мыслью о том, что если в предшествующее пятилетие (1917–1922) мы двигались быстро, иногда даже слишком быстро, то теперь процессы будут идти «медленнее», по крайней мере, в предстоящее пятилетие — 1922–1927 годов. Впрочем, тут же Владимир Ильич ставит после даты «1927» два вопросительных знака.

Но если протяженность процессов во времени зависит от множества факторов и потому не столь определенна, то ответ на главный вопрос — «как (NB) подойти к социализму?» — у Ленина совершенно категоричен: «Не иначе, как через нэп»'.

Работу над планом-конспектом выступления Владимир Ильич закончил, видимо, 12 или 13 декабря. Ибо корректуру сборника «На новых путях» с расчетами Крицмана получил лишь 12-го, а 15-го он сообщил Сталину, что «конспект речи у меня был уже написан несколько дней назад»988 989.

В общем, доклад практически был вполне готов. И тем горше после приступов болезни, начавшихся как раз 13 декабря, было сознавать, что столь тщательно готовившееся выступление может — и почти наверняка — не состояться.

15-го вечером (в 20.30) Владимир Ильич позвонил Фотие-вой и стал диктовать ей по телефону уже не раз упоминавшееся письмо Сталину для членов ЦК: «Я кончил теперь ликвидацию своих дел и могу уезжать спокойно». Но вскоре диктовку прервал и попросил Лидию Александровну придти к нему на квартиру. Когда она пришла, Ленин продолжил: «Осталось только одно обстоятельство, которое меня волнует в чрезвычайно сильной мере…». Этим обстоятельством как раз и был вопрос о его выступлении на X Всероссийском съезде Советов, открывавшемся 23 декабря.

«Во вторник у меня будут врачи, — продолжает диктовать Владимир Ильич, — и мы обсудим, имеется ли хоть небольшой шанс на такое выступление. Отказ от него я считал бы для себя большим неудобством, чтобы не сказать сильнее… Я предлагаю поэтому, не приостанавливая подготовки для выступления кого-либо другого вместо меня, сохранить до среды возможность того, что я выступлю сам, может быть, с речью, сильно сокращенною против обычного, например, с речью в три четверти часа. Такая речь… будет полезна и политически и в смысле личном, ибо устранит повод для большого волнения»1.

Он все еще не терял надежды. Но ждать визита врачей во вторник 19-го не пришлось. Уже с вечера 14-го он почувствовал себя неважно. А утром 15-го Фотиева записала: «Настроение неважное, сказал, что чувствует себя хуже, ночь не спал»990 991. В пятницу, как записано в «Дневнике дежурных врачей» за 15-ое: «Весь день было чувство тяжести в правых конечностях… Попробовал писать. Но с очень большим трудом написал письмо, которое секретарша разобрать не смогла, и Владимиру Ильичу пришлось его продиктовать. Вид у Владимира Ильича плохой, утомленный. Владимир Ильич сообщил, что ночью, около часа, у него случился паралич правых конечностей, который продолжался 35 минут. Речь не была затронута. Затем движения стали восстанавливаться»992.

Врачи пришли на следующий день 16 декабря, в 11 часов — В.В. Крамер и А.М. Кожевников. Осмотр показал: «…B правых конечностях значительное ослабление силы и некоторое нарушение координации. Движения все возможны, но они совершаются медленно и неуклюже… Попадать кончиком пальца на кончик носа не удается, причем палец всегда отклоняется влево от носа… Писать может только крайне медленно, причем буквы очень мелкие, лезут одна на другую… Речь не расстроена. Счет производит быстро и без ошибок Вообще все психические функции выполняются хорошо»993.

Врачи вновь заявили, что Владимиру Ильичу необходим немедленный отъезд в Горки, постельный режим и полный отказ от работы. Тут же ему предъявили и телеграмму из Берлина от собиравшегося в Москву профессора Фёрстера, заочно «подтверждающая, что до выступления на съезде должно быть не менее 7 дней полного отдыха».

Уезжать из Москвы Ленин опять отказался. Начальнику охраны П. Пакалну он сказал, что «дорога на аэросанях утомительная, а на автомобиле ехать нельзя». Но это походило скорее на отговорку. Указанные Фёрстером семь дней кончались как раз 23 декабря. Приступ вроде бы длился всего полчаса, и Владимир Ильич надеялся, что, может быть, так и дотянет до съезда Советов. И на вопрос Фотиевой, как он себя чувствует, Крупская ответила неопределенно: «Средне, по внешности ничего, а там сказать трудно»1.

Но самообман менее всего был свойственен Ленину. И вечером 16-го (около 21 часа) Надежда Константиновна позвонила Фотиевой и попросила сообщить Сталину от имени Владимира Ильича, что он «выступать на съезде не будет». Вторая просьба к Фотиевой — «конспиративно позвонить Ярославскому» и напомнить, чтобы он «записывал речи Бухарина и Пятакова, а по возможности и других на пленуме по вопросу о внешней торговле»994 995.

Исход этого Пленума ЦК, открывавшегося в понедельник 18 декабря, все еще беспокоил его. Но опасения оказались напрасными. 18 декабря Пленум единогласно отменил постановление Пленума ЦК от 6 октября. Как вспоминал Емельян Ярославский, — «Предложение Ленина было принято пленумом ЦК, хотя прения и были; и принято было оно, если память мне не изменяет, единогласно. Во всяком случае, в выступлениях Зиновьева и Каменева не было ничего, что указывало бы на их серьезные расхождения с Лениным. Поэтому, записывая коротко ход прений для записки Ленину (о чем он со мной условился накануне, что я перешлю ему секретную записку), я старался всячески успокоить Ильича, указывал в записке, что принципиальных расхождений у него нет с Пленумом ЦК»996.