Однако записей Ярославского Ленин 18 декабря не получил. После принятия резолюции о монополии внешней торговли и окончания утреннего заседания пленума, Ярославский передал свою «секретную записку» в секретариат Ленина. Далее, по его словам, — «Володичева дала кому-то переписать мою запись и машинистка, вообразив почему-то, что это рукопись т. Сталина, обратилась к нему за справкой по поводу неясно написанного слова». Сталин тут же вынес эту историю на пленум.

В рассказе Ярославского (в его письме Фотиевой и Володи-чевой 22 января 1924 года) явно что-то не так Перепутать почерк Ярославского и Сталина в секретариате Ленина не могли. Вероятнее всего, записку Ярославского показала Сталину Надежда Аллилуева. И на вечернем заседании пленума Сталин предлагает проект резолюции: «В случае запроса т. Ленина о решении пленума по вопросу о внешней торговле, по соглашению Сталина с врачами, сообщить ему текст резолюции с добавлением, что как резолюция, так и состав комиссии приняты единогласно». Тут же, в черновике протокола, запись: «Не записывать в протокол».

А далее еще одно решение: «Отчет т. Ярославского ни в коем случае сейчас не передавать и сохранить с тем, чтобы передать тогда, когда это разрешат врачи по соглашению с т. Сталиным». И в этот машинописный текст подлинника рукой Фотиевой вписано: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки». Здесь же пометка Фотиевой: «Не записанное решение»1.

Таковы обстоятельства принятия 18 декабря этого важного документа. Заверения Ленина в том, что он гораздо больше страдает не от избыточной политической информации, а «из-за отсутствия» оной и уж тем более от радужных реляций о всеобщем единстве, было проигнорировано.

В «Дневнике дежурных секретарей» 19, 20, 21 и 23 декабря рукой Надежды Аллилуевой проставлены лишь даты. Никаких «личных сношений» или «переписки» не зафиксировано.

Между тем 19-го у Владимира Ильича немного поднялась температура и его осматривал лечащий врач-терапевт Федор Александрович Гетье, а 20-го из Германии прибыл профессор Фёрстер. «Владимир Ильич, — пишет Мария Ильинична, — встретил его очень радушно», но осмотр дал фактически те же результаты, что и 1 б декабря, а главное — те же рекомендации: отдых, постельный режим. Впрочем, Фёрстер не был столь категоричен. Во всяком случае против диктовки записки Троцкому не возражал997 998.

21 декабря Крупская пишет: «Лев Давыдович! Проф. Фёр-стер разрешил сегодня Владимиру Ильичу продиктовать письмо, и он продиктовал мне следующее письмо к Вам…» Решением пленума о монополии внешней торговли Ленин был безусловно доволен. На одних оппонентов, видимо, действительно подействовали его аргументы. Другие — спасовали перед самим фактом возможного противостояния Ленину. Так или иначе, победу надо было закреплять.

И Ленин диктует: «Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление и для этого провести предложение поставить на партсъезде вопрос об укреплении внешней торговли и о мерах к улучшению ее проведения. Огласить это на фракции съезда Советов. Надеюсь возражать не станете и не откажетесь сделать доклад на фракции». Крупская делает приписку: «В.И. просит также позвонить ему ответ. Н.К. Ульянова»1.

В.А. Сахаров эту диктовку считает фальшивкой. Но вот записка (автограф сохранился) Каменева Сталину: «Сегодня ночью звонил мне Троцкий. Сказал, что получил от Старика записку, в которой Старик, выражая удовольствие принятой пленумом резолюцией о Внешторге, просит, однако, Троцкого сделать по этому вопросу доклад на фракции съезда [Советов] и подготовить там почву для постановки этого вопроса на партсъезде. Смысл, видимо, в том, чтобы закрепить сию позицию. Своего мнения Троцкий не выражал, но просил передать этот вопрос в комиссию ЦК по проведению съезда. Я обещал передать тебе, что и делаю». Документ, как видим, весьма примечательный для характеристики и Троцкого, и Каменева, и их отношения к Ленину999 1000.

Сохранился и автограф ответа Сталина Каменеву 22 декабря, — «Записку получил. По-моему, следует ограничиться заявлением в твоем докладе, не делая демонстрации на фракции». Но Сталина беспокоит и другое: «Как мог Старик организовать переписку с Троцким при абсолютном запрещении Фёрстера»1001.

Валентин Сахаров отрицает столь очевидную связь между тремя указанными документами1002. Он ссылается опять-таки на отсутствие пометок о канцелярской регистрации. Но главное, он убежден, что не было у Ленина оснований для того, чтобы «продолжать наступление», ибо на пленуме всё якобы закончилось полной и окончательной победой ленинской позиции.

Но хорошо известно, что Владимир Ильич не очень доверял столь демонстративному единству. И что если от сотрудников своего секретариата, работавших на пленуме, он знал о тех долгих прениях, запись которых Ярославским ему так и не передали? А что если и в самой «победной резолюции» его что-то насторожило? В ней, помимо клятвенных заверений о незыблемости монополии, указывалось на необходимость составления «твердого списка» хозорганов, которым предоставлялось право «непосредственной торговли» под контролем Внешторга. Да и сам проект резолюции Сталина, Каменева и Зиновьева пленум принял единогласно лишь с поправками из контрпроекта Фрумкина1.

Позднее, на XII съезде партии, излагая итоги пленума 18 декабря, Зиновьев говорил: «Мы в результате длительных прений пришли к тому выводу, что окончательный контроль, руководство, право “вето”, разумеется, должны остаться в руках Внещторга, как такового, но что это не должно мешать крупнейшим областным единицам несколько более самостоятельно вести внешнюю торговлю»1003 1004. Такие формулировки не только «ублажали» региональных лидеров, но и открывали простор для «расширительных» толкований, переносили проблему монополии из сферы декларации в область её практического применения. Так что основания для того, чтобы «продолжать наступление», у Владимира Ильича вполне могли быть.